- Корова - твоя жена, - дипломатично парировал Джим, лениво вращая в руках стакан. Вот-вот в стакане должен был бронзовой панацеей блестеть бурбон. Одной порции дивного нектара богов после трудового дня было явно мало; Сандерс даже на какое-то время и думать забыл о том, что согнал со своего барного стула громилу, о том, что даже поменялся с ним парой ласковых слов по поводу того, кто, кого и в каком матримониальном статусе и куда целует. Бармен замер с бутылкой бурбона, и через три секунды Джим почувствовал, что только что побил рекорды всех заезжих в Мидлсборо цирков, сделав потрясающе красивое сальто через барную стойку, задев ногами бутылки и оказавшись под дождём из осколков. Затылок отдавал тупой болью, как будто по нему ударили чем-то дико тяжёлым и очень, очень тупым. Впрочем, так и было - Сандерс, собрав мысли в кулак, смог предположить только то, что его тупорылый собеседник всё-таки страдал предменструальным синдромом. А как ещё можно объяснить его мотивацию влезть по уши в отборное дерьмо, ударив южанина на юге в салуне, полным других южан? Так поступают только отчаянные кретины, бабы-истерички в ожидании того самого, почему Люси не давала Джиму несколько дней в луну, ну или... Вот. Познакомьтесь. Гомосек-янки, который целует корову в задницу.
Сандерс выполз из-под барной стойки, помотал башкой туда-сюда. Из волос было извлечено несколько осколков, одежда, промоченная спиртом, пахла ещё более обворожительно, чем шлейф духов певички Люси. Вечер явно переставал быть томным: сама эта Люси взвизгнула (ей-Богу, как будто первый раз на юге, дура!), и под деревянными сводами салуна в городке Мидлсборо можно было воистину услышать тишину, изредка нарушаемую посторонними, но гармоничными звуками. Например, хрустом костяшек пальцев. Или коротким "блямс!", которым была окончена фортепианная партия сопровождения голоса.
- Ты совсем мудак, верно? - Сандерс улыбался. Ему совершенно не хотелось заканчивать вечер смертоубийством, но над толпой Джим был не властен. Конечно, он мог взять кнут и пройтись пару раз по чернорабочим на шахтах. Он же мужик, мать его дери. Но когда полтора десятка южан уже выпили эля, бурбона или просто местной водки из кактусов, все таланты крепкого Джимми сводились к присоединению к этим людям. - Они же тебя разорвут, придурок. Твоя корова будет хоронить останки в цинковом, мать его, гробу, если будет, что хоронить...
Джим медленно перехватил одну из бутылок за горло. Он знал, что "розой" драться менее эффективно, чем полным стеклянным сосудом, которым можно было нехило выбить остатки мозгов прямо через нос на столешницу. И только Бог в этот вечер спас пришлого образца американского кретинизма от скорого, как поезд, линчевания...
В тот самый момент, когда мужики уже поднялись на войну с гостем, которому не пришлось по душе гостеприимство жителей Мидлсборо, салунная дверь заскрипела. В относительной тишине, которая, впрочем, всё-таки состояла из звуков, например, отрывающихся от стульев задниц и беззлобной заборной ругани в честь дятла с табуреткой в руках, в заведение вошёл невысокий мужчина, одетый в чёрное. Это был самый мерзкий тип, каких только знал Сандерс на своём веку: всё в этом представителе рогоносцев из ада было гармонично. Местный шериф боялся его, за что был прозван горничной; и только посетители "Грязного койота", золотоискатели, фермеры и просто лихие парни, держали удар местного железнодорожного магната. Но местный Вельзевул был не один - после потасовок с его участием он обзавёлся тенями-телохранителями из числа продажных шлюх с пенисами южного разлива... Всего пятеро мужиков. Четверо вооружены до зубов. Пятый неизвестно, что приготовил.
- Сандерс блестит умом. Добрый вечер. Отмечаете скорое закрытие твоей шахты, Джим?... А ведь я говорил, что её можно поменять на акции.
Ярость затопила Джима от макушки до пят. Забыв, что пять минут назад он тут чуть не подрался за барный стул с каким-то гостем, зашедшим в Мидлсборо по тупости природной, Сандерс плюнул (буквально, так сказать, харкнул) под ноги магнату.
- Закон на моей стороне. Ты не сможешь построить железную дорогу на крестьянских угодьях и лишить работы две сотни людей, мразь. Судья Ричардс...
- Сегодня вынес другое решение, - человек в чёрном, которого звали Хэтауэй, лениво вытащил из кармана чёрного плаща какую-то бумагу за печатью местного нотариуса... - А потом сдох. Сердечный приступ, Джим, штука такая...
Тени засмеялись. Сандерс отложил бутылку в сторону, достав из внутреннего кармана пистолет.
- Наше свидание откладывается, сэр. Уносите ноги отсюда, потому что я вам вряд ли помогу. Уж больно вы крупный, - от степени добра и почтения в тихом сообщении гомосеку с Севера, который таким никогда не был, Джим чуть не блеванул на ботинки. Но дела насущные были важнее разборок за стул и шишку на затылке, уже начавшую наливаться, скорее всего, синим цветом...
