Башня Смерти. Комната, в которой держат Франца МакГрейна.

Прошло девять дней с праздника Доминики, в самом своем начале оборвавшегося смертью гостя. За это время не только установили виновника, но и вынесли ему приговор, коий незамедлительно исполнили.
У барона МакГрейна оставалось двое детей. Достаточно взрослых для того, чтобы стать соучастниками. Достаточно близко живущих к отцу, чтобы пояснить то, что до сих пор оставалось непонятным. Они прибыли в Башню Смерти вместе с отцом и до сих пор ее не покинули, как того требовало расследование.
Сегодня — на третий день после казни Германа МакГрейна — Амадей намеревался навестить его сына и дочь. Младшее поколение МакГрейнов получило время, чтобы оправиться от потери — может статься, недостаточно, вот только больше тянуть было непозволительно.
Для других ван Фризов план второго по старшинству принца секретом не был: Эдмунду он сообщил заранее. Доминике же и вовсе предстояло участвовать, о чем они договорились еще вчерашним днем. Сестра, без сомнения, выделялась умом среди других девушек, но не слишком хорошо ладила с ними, поэтому Амадей отвел ей роль наблюдателя: слушать, запоминать, но почти не говорить. Тем более, после произошедшего на ее дне рождении, Доминика была подавлена — и сейчас ее состояние будет весьма кстати для установления контакта со скорбящей дочерью барона. Если, конечно, баронесса МакГрейн сквозь пролитые об отце слезы способна увидеть чужую боль. Мария же производила впечатление человека на редкость открытого и искреннего, коим, в сущности, и являлась. Она сможет посочувствовать, поддержать, разговорить. Заподозрить в поступках этого милого, через слово смущающегося и сбивающегося с мысли создания умысел практически невозможно. Из всех этих достоинств проистекал и главный недостаток: своим умом ей не понять, как следует поступать, чтобы добиться нужного результата. О том, чтобы вопросы, задаваемые графиней, были нужными, Амадей позаботился сам: на разговор о предстоящем визите к МакГрейнам у них ушло более часа. Разумеется, не с глазу на глаз: принц даже в шутку заметил, что им было бы куда легче соблюдать приличия, будь они помолвлены. А так инструкции, предназначенные для ушек Марии, пришлось прослушать еще Доминике, в тот момент являвшей собой гарантию, что ничего предосудительного за закрытыми дверьми не происходит и они просто обсуждают дела.
Присутствие Лукреция изначально не предполагалось, но, узнав о затее своего среднего брата, он сам вызвался. Стоит отметить, к немалому удивлению Амадея — на его памяти младший весьма неохотно брал на себя обязанности подобного толка. В этом его можно понять. Равно как и в желании разобраться во всех обстоятельствах случившегося на дне рождении их любимой сестры.

– Не забывай: мы имеем дело с телепатом, – напомнил Амадей брату, да и себе самому. Если в общении с многими другими людьми утверждение, будто честность – лучшая стратегия, оставалась лишь поговоркой, красивой, но не всегда применимой, то с магами, умеющими читать мысли, эти слова становились прямым руководством к действию.
Перед сегодняшней встречей Амадей не только ознакомился с результатами допроса, но и получил сведения о брате и сестре МакГрейн настолько подробные, насколько возможно. Сведения о Мартине МакГрейн были довольно скупы: от прочих баронских дочерей она отличалась лишь тем, что способного наследовать отцовский титул брата не имела, а потому теперь (во многом — стараниями просившего за нее брата) становилась правопреемницей Германа МакГрейна. Слуги докладывали, что со дня казни она отказывалась от еды, рыдала целыми днями, будто желала в отместву утопить Аверну в слезах. Франц МакГрейн же за времена учебы обзавелся куда более внушительным досье, дополнявшимся — стоит признать, весьма однообразно — и после его отчисления из Академии Белого Пламени, ведь нельзя же оставлять вовсе без присмотра потенциально опасного ария. Но, не смотря на свое информационное преимущество, Амадей все же беспокоился из-за предстоящего разговора. Никогда в прошлом ему не доводилось проводить дознания. Что-то об этом принц знал, но знать и уметь — вещи принципиально разные.
Впрочем, к тому моменту, как двое братьев ван Фризов оказались у двери возле отведенной Францу МакГрейну комнаты, старший из них уже унял волнение. По большей части. Изгнать сомнения удалось из движений и голоса, но не из головы.
Постучавшись, Амадей выждал приличествующее время прежде, чем отворить дверь и переступить порог.
– Мэтр МакГрейн, – обратился он к стоящему у окна арию. – Приветствую вас.
Принц, хоть и был у себя дома — насколько Башню Смерти можно назвать домом — все же ждал  приглашения присесть от того, кто временно занимал эту комнату.
– Я хотел бы обсудить с вами случившееся. Узнать вашу точку зрения.
Сыпать обвинениями Амадей не спешил ни на словах, ни в мыслях. Вместо этого он предпочитал обдумывать то, что и так собирался спросить: о странностях в поведении барона МакГрейна, новых знакомствах, необычных разговорах, наконец, причинах, которые по мнению его сына могли бы подтолкнуть лорда Германа на такой поступок. Да, у них уже были признания, данные бароном МакГрейном перед казнью, но слова Франца могут пролить свет на обстоятельства пока еще неизвестные.
Говорить в таком тоне о преступлении и о причастности к нему родителя собеседника было, по меньшей мере, странно. Но как иначе? «Что вы думаете о том, что ваш отец убил ни в чем не повинного человека, отравив его при большом скоплении народа?» Нет, так определенно только хуже.

Отредактировано Amadei van Vries (2015-12-01 08:00:07)

Аверна. Башня Смерти. Покои, отведенные Мартине.

   Мария по-прежнему не была уверена в том, почему именно ее выбрали для этого… дела. Конечно, ей неоднократно и в деталях объяснили и выбор ее кандидатуры, и ее роль в расследовании, но какими бы убедительными не казались перечисленные доводы (многочисленные и немаловажные) всем остальным, фактам о собственной бездарности, неуклюжести и далее по списку она верила больше. Сказывался личный опыт. Наверняка ведь можно было взять в помощницы и более, например, красноречивую девушку. Более уверенную. Какую угодно другую.
   Впрочем, возражать Мария все равно не осмеливалась. Сказали «надо», значит, надо. Особенно если сказал ван Фриз.
   В произошедшую историю юная де Сельер вникла мало. Ей было достаточно того, что празднество в честь дня рождения императорской дочери Доминики омрачилось убийством, а расследование и последующая казнь обезглавила один из дворянских родов и осиротила пару хороших людей. Почему хороших? Потому что всех окружающих Мария с малых лет привыкла считать априори опасными, непонятными, но, без сомнения, хорошими людьми.
   Впору было в обморок падать. Чего девушка, кстати, как ни странно, до сих пор ни разу не сделала, так как талантливо избегала излишне сильных впечатлений, например ― упаси Всеединый! ― не присутствовала на казни Германа МакГрейна.
   Накануне визита к отпрыскам покойного Мария провела много времени в обществе Амадея: принц буквально ходил за ней по пятам и на разные лады повторял, что нужно будет сделать, что и как говорить и чего добиться. Ощущение было такое, будто взяли булыжник и скрупулезно выцарапывают на нем что-то гусиным пером; если долго царапать, что-нибудь на неподатливой поверхности да останется. Амадей, похоже, понявший, что ожидать от Марии чудес сообразительности не стоит, действовал именно по этому принципу. В какой-то момент девушке показалось, что ничего, кроме инструкций принца, у ней в голове и не осталось. Она с перепугу даже алфавит про себя повторила, чтобы удостовериться, что это знание не затерялось нигде безвозвратно, потесненное указаниями Амадея.
   Вообще-то, немного не так Мария представляла себе совместное проведение досуга с тем, чье сердце тебе велено покорить, но… альтернативы у нее все равно не было. Амадей улыбался ей, извинялся, когда вываливал на растерянную девушку слишком много слов за раз, и та разве что глаза в кучку не собирала, и иногда брал ее за руки и наклонялся, заглядывая в глаза… Должно быть, думал, что так он сконцентрирует внимание Марии на себе, и той станет легче усваивать информацию. «Нам очень важно знать, ― говорил он, ― с кем общался в последнее время покойный барон. Новые лица в его окружении, знакомые, общества которых он избегал прежде, но в последние месяцы часто бывающие у него в гостях ― или приглашающие к себе. Любые изменения в его круге общения. Не беспокойтесь, Ваша Светлость. Уверен, вы справитесь». Как же. На деле Мария мгновенно теряла нить повествования, и некоторое подобие порядка в ее прелестной головке получало шансы восстановиться только после того, как принц ее отпускал.
   Кроме того, непременно находился кто-нибудь, кто шутил о помолвке. Время от времени этим кем-то становился сам Амадей. Мария вроде как и радовалась, ведь в каждой шутке, как известно, есть доля правды, и страшно краснела и смущалась, не решаясь верить в то, что ее жалкие потуги показаться принцу привлекательной особой возымели какой-то успех.
   Немаловажно было и то, что, помимо Марии, в помощниках у Амадея оказались его младшие: Доминика и Лукреций. Юная де Сельер в стройном ряду ван Фризов сама себе казалась индюшкой среди лебедей, но ее, опять же, никто не спрашивал.
   И вот наступил час икс. И начался он с того, что Амадей в последний раз напомнил Марии, что от нее требуется, и оставил ее в обществе своей младшей сестры.
   Ни с чем несравнимое чувство. Должно быть, именно с таким смотрит кролик на удава.
   Юная графиня нисколько не сомневалась в том, что Доминика ван Фриз ― прекрасная девушка, умная, добрая и светлая, вот только… Вот только у самой Марии с другими девушками обычно не ладилось. Не любили они ее. Можно сказать, исторически так сложилось. Так что графине не оставалось ничего, кроме как стоически сносить все взгляды, коими ее одаривала императорская дочка, покорно склонять голову и следовать изобретенному Амадеем плану.
   А Амадей, между прочим, ― слегка обиженно думала Мария, ― мог бы и собой ее взять, раз уж счел достойной участия в расследовании.
   По пути к комнате, отведенной Мартине МакГрейн, юная де Сельер только и делала, что особенно упорно молчала и пугливо озиралась по сторонам, будто за каждым углом ожидала увидеть наглядный аргумент в пользу того, что императорская обитель не просто так называется Башней Смерти. Только остановившись непосредственно перед дверью, хранимой двумя мрачными гвардейцами, Мария выразительно посмотрела на Доминику, уступая той право постучать и войти, и вообще безропотно отдавая бразды управления ситуацией.

Отредактировано Maria de Selier (2015-12-01 23:46:15)

-… застуженное горло, например, - кивнул кронпринц, соглашаясь со словами княжны фон Эдель, утверждавшей, что обычная ромашка, нещадно переводимая простолюдинами на корм скоту в числе прочих полевых трав, достойна большего уважения. Некоторые знахари и до сей поры были уверены, что ромашка обеззаразит и рваную рану, но целительство, как и всякая другая наука, на месте не стояло, и за последние десятилетия были найдены более действенные способы сохранить человеку ту или иную конечность, а то и жизнь, обезопасив от заражения.
Праздные разговоры и общество юной княжны были в последние дни едва ли единственным развлечением Эдмунда, оказавшегося впервые за долгие годы лишенным ежедневных забот или увеселений. В предвкушении месяца торжеств, он заблаговременно разделался со всеми неотложными делами, дабы ничто не могло отвлечь его от празднований по случаю семнадцатилетия сестры, однако всем известные печальные события положили конец празднику в самом начале, и ныне старший из сыновей Императора Константина ощущал себя едва ли не самым бездеятельным жителем Аверны. Расследования инцидента с отравлением ария было завершено без его участия, виновный казнен, а о том, что думает об этих событиях кронпринц, поинтересоваться никто не удосужился. Вначале Эдмунд даже возжелал вспылить и вполне обоснованно затребовать допуска к материалам дела, однако разговор с Амадеем, который то ли по своей инициативе, то ли по чьей-то просьбе или поручению решил опросить ближайших родственников казненного барона, ввел кронпринца в редкое для него состоянии меланхолии, в коем он честно пробыл целый день, усмирив желание собрать небольшой отряд и…
Вот именно. И? Скакать во главе небольшого войска по дорогам Империи, конечно, весело, но только тогда, когда есть какая-либо определенная цель. Нечистью занимались арии, разбойники не желали сколачиваться в приличные банды, достойные внимания обученных головорезов, а в дипломатическом корпусе Эдмунду, судя по всему, отныне была уготована судьба ходячего символа близости к Короне. Право слово, в адъютантах было веселее, существовал хотя бы риск быть битым отцом-батюшкой.
И визит в занимаемые фон Эделями покои, а вернее ту их часть, которая была отведена непосредственно княжне, принц начал не с придирчивого осмотра стражей, хотя муштровать стоявших на посту, проверяя их реакцию и сообразительность, он любил, а с того, что мэтру Вер Марано и сэру Эсеру отвел на двоих по полвзгляда.
И как выяснилось, совершенно напрасно, поскольку удалившаяся в свои покои, а затем вернувшаяся Лидия потащила Эдмунда в свою спальню с такой безапелляционностью, что рыцарь даже не решился упорствовать, и продемонстрировала нечто, чему совершенно не надлежало находиться на постели приличной девушки.
- Успокойтесь, Ваша Светлость, это всего лишь чья-то дурная шутка, - перво-наперво следовало отвести впечатлившуюся «подарком» владелицу покоев от состояния, близкого к бесчувственному. Нет, право лишаться чувств – безусловная привилегия женской части населения Ревалона и окрестных земель, но на здоровье она сказывалась не самым положительным образом или же вовсе входила в привычку.
- Держите меня крепче за руку и думайте… о ромашках, - в таких случаях можно было нести любую околесицу, лишь бы Лидия фон Эдель сохраняла возможность передвигаться на своих ногах до той поры, пока не будет выведена из спальни и не избавиться от искушения взглянуть еще раз на причину своих волнений.
- Стража! – лишь усадив княжну в глубокое кресло, Эдмунд позвал тех, кто имел все основания опасаться за сохранность собственных шкур. Мертвые ящерицы доселе на постелях в замке Императора не произрастали из ниоткуда, следовательно был прямой резон потребовать отчета от тех, в чьи обязанности входило не допускать никого в личные покои своих нанимателей. И право слово, лучше бы инцидент объяснился ротозейством и недобросовестностью этой парочки у дверей, иначе… О, иначе открывался чересчур широкий простор для версий.
- Ну-с, господа… - елея и вкрадчивости в голосе кронпринца не было вовсе, к предварительному допросу явившихся на зов он приступил со всей суровостью человека, не по наслышке знавшего, что такое караульная служба. – Кто входил в покои княжны до нас? Отвечать быстро и четко. Вер Марано?

- Что значит "во всяком случае, через дверь"? Вы хотите сказать, что вы охраняли только эту чёртову дверь, а не покои? - голос княжны, грудное контральто, раздался тихо и размеренно. Эруано только что признался в том, что княжна фон Эдель его явно перехвалила, и её пассаж вежливости в виде "талантливый маг" был явной переоценкой его умственных способностей. Лидия сидела в кресле, вцепившись в руку Эдмунда, отпускать которую не собиралась. Пока кронпринц был рядом, она не боялась. Он был сильнейшим рыцарем в Империи. Он уж точно не боялся, и в тени Его Высочества Лидия была спокойна. Она чуть-чуть сжала его руку, благодаря за поддержку; подняла на него глаза, снова опустила их на горе-охранника.
"Ты, мать твою эльфийскую за ногу и об стол, охранял дверь. ДВЕРЬ, СВЯТОЙ КАРЛ! ПОКОИ СОСТОЯТ ИЗ ДВУХ КОМНАТ, ДВУХ ДВЕРЕЙ, ТРЁХ ОКОН, ОДНОГО ПЛАТЯНОГО СУНДУКА В ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОСТ И ОГРОМНОЙ КРОВАТИ!" - Лидия впервые в жизни позволила себе думать так, как девушке не пристало. Если бы не кронпринц, если бы не его мужская сила и уверенность, которые поддерживали княжну через простое, казалось бы, "держание за ручки", так часто недооцениваемое мужчинами, она бы сорвалась. Никакая сила магии воды не спасла бы незадачливого эльфа от женского гнева; чаще стрел с ледяными наконечниками в него бы летело всё то, что попадалось бы под руку Лидии. Кубки, мебель, даже украшения. Знаете, как больно получить в глаз золотой подвеской? В волосах блестела рубиновая заколка, возвращённая принцем, и только природная сдержанность вкупе с отличным воспитанием, терпением и огромной ладонью кронпринца удерживали княжну от эпического втыкания ювелирного зажима прямо в глотку своего стражника. Что же это за охранник, который сначала на балу её упустил, потом в покои "через дверь" никого не пускал... Отчаяние затопило Лидию. Да пошли к чёрту все соперницы, она была умна, красива и добра, посему не боялась каких-то женщин с намерениями утопить её в кипятке; другой вопрос состоял в том, что некто беспрепятственно прошёл в покои, дверью не воспользовавшись. А если бы она была внутри? Спала, беззащитная, затылком к потолку? Один удар - и вот, одетая во всё чистое и белое, как невеста, Лидия уже загримирована и лежит, примеряя деревянный макинтош. Все плачут. Дерьмо полнейшее.
- Сэр Эссер, вы слышали вопрос Его Высочества. Кто...
А никто. Ни шороха, ни звука. Окна проверяли, были закрыты. Камин растопили - и закрыли комнаты, встав на страже порядка. Доступа внутрь нет, немая девчонка убежала с утра в кухню и не возвращалась. Брат не навещал. Родители заняты какими-то государственными делами, скорее всего, в компании Его Величества Константина. А их дети пришли посмотреть на шкатулку с хитроумными замком...
- Эруано, принесите мою шкатулку.
Хоть здесь эльф не подвёл - и Лидия уже не смогла сдержать слёз, которые сами собой, без рыданий и всхлипываний, покатились по бледным щёчкам, когда увидела выломанный замок-головоломку. Взломщик явно не утруждался решением не слишком сложной задачки с девятью аметистами; где был замок, зияла огромная дыра. По приказу Лидии эльф открыл шкатулку; не отпуская принца, Лидия заглянула внутрь, даже поднявшись из кресла - и снова опустившись в него. Сверху должно было лежать три мешочка с лучшими успокоительными средствами, какие знали целители - малина от физической боли, ромашка для крепкого сна, мята от инфекций и для душевного спокойствия. А там - клочок белой кошачей шерсти, беспорядок, мешанина.
"Чтоб вы все были прокляты, недоумки."
Лидия ткнулась лицом в бедро кронпринца, почти разрыдавшись - без слёз, даже без звука; просто иногда вздрагивая. Сна ей теперь долго не видать. Шкатулка была дорога ей, представляла собой одно из самых ценных имений Лидии; но что до сундука, если она была под колпаком, и следующей в списке будет не ящик с травами и не подушка и даже не котёнок, которому Лидия с Эдмундом вроде даже какое-то имя придумали, а сама молодая княжна?
Несмотря на лёгкое отношение к смерти, жить (почему бы это, а!) Лидии хотелось куда больше, чем гнить в земле.

Девять проклятых дней с того момента, как Доминика чуть не рухнула без чувств на глазах у всей знати, ничтожно для себя и позорно для фамилии, хотя, конечно же, дворцовые дамы всегда считали иначе, приберегая обмороки на самый лихой случай. Девять дней не сформированной ненависти и тоски, облегченной лишь казнью виновника торжества, которую принцесса наблюдала с некой степенью злорадства, обычно ей не свойственного. Праздник кровавого семнадцатилетия, не иначе. Сколько еще голов расстанется с шеями?
Вокруг постоянно кто-то крутился, считая, что в такие тяжелые времена младшая ван Фриз не имеет права остаться наедине со своими мыслями. В чем-то они были правы, но именно за это Мина серьезно злилась, иногда изливая свои чувства на ни в чем не повинных людях. В первый момент был рядом Амадей, когда это было нужнее всего. И Доминика была ему благодарна, как никому другому, за то, что можно было сжать его большую, горячую ладонь, когда сердце застилал могильный холод и только.
Лица смешались в круговерть, она не различала сейчас любимых братьев и надоедливых придворных, которые и сейчас пытались сунуть свой нос и нажиться на чужом горе. Иногда она же не могла понять, кого жалеют больше: ее или же детей МакГрейн, того  самого злодея, что покусился на самое святое, праздник ее семнадцатилетия. Действительно, утрату их, обезглавленных и обескровленных, не сравнить с ее, но разве прилично было сочувствовать семье изменника, которого немедля казнили, как только он обо всем сознался под зорким взглядом канцлера?
Предложение Амадея прозвучало как гром среди ясного неба. Волей случая услышавшая обрывок разговора братьев, Доминика стала соучастницей планирующегося действа. В начале она воспротивилась этому, но потом поняла, что это отличный шанс снова вернуться в себя, тем более, когда оно было адресовано к той, за кого просили так яро и так отчаянно не хотели впутывать в плеяду злодеяний. И кого непозволительно часто считали жертвой обстоятельств, перекрывая тем самым пострадавшую, как ей казалось, больше всех принцессу.
Вот только странным был выбор брата относительно компаньона для этого странного приключения. Мария де Сельер никогда не вызывала у Доминики особенно теплых чувств, а уж когда она начала крутиться подле брата, тем более. Все мы помним об отношении принцессы к барышням, жаждущим внимания императорских детей. Все они, по мнению младшей, были одинаковы. Как интеллектом, так и стремлениями. И младшая графиня не вызывала трепета и желания сказать, что с ней-то все будет иначе.
Она в глубине души понимала, что Амадей отводит ей важную роль и не доверяет до конца де Сельер, потому и ходил за ней по пятам, надеясь вложить в прекрасную головку побольше умных мыслей. Но почему он вообще решил ее выбрать, было не ведомо принцессе. Спорить с братом она не собиралась, предпочитая думать, что он-то знает лучше, ведь, может быть, Мина не совсем правильно оценивала ту девушку, с которой ей предстояло провести не самый легкий разговор в своей жизни. Впрочем, она мало представляла, как именно будет вести беседу, когда сердце до сих пор разрывалось на части. Оставалось надеяться на то, что путешествуя по одной волне горя, с младшей МакГрейн у них будет хотя бы общий тон беседы.
- Нужно быть аккуратнее с ней, - скорее еще раз повторив себе, нежели Марии, тихо произнесла принцесса, уже буквально перед дверью покоев их цели. То, что инструкции Амадея были еще в голове графини, Доминика ни капли не сомневалась, ведь он потратил на это много времени. Не так же она откровенно глупа, в самом деле. Выбрал же он ее за что-то.
Вежливым жестом пропущенная вперед, девушка вздохнула, хмуро постучав по золоченой резьбе дверей. Тихое приглашение войти, оставшееся на грани слышимости, было наградой двум просительницам внимания юной особы. Принцесса снова была первой, прошедшая внутрь замка, принадлежащего ее фамилии, как в логово чумного зверя. Она уже была наслышана о поведении Мартины МакГрейн, подготовленная по максимуму к тому, что могло ее ожидать. Как и к тому, что лицо девушки, такое же осунувшееся от горя,как у нее самой, было еще и распухшим от слез, выделявшим яркими драгоценными камнями глаза в обрамлении мокрых ресниц.
- Прошу прощения за беспокойство, мы всего лишь хотели поинтересоваться здравием гостьи, - то, что девушка была скорее пленницей, чем ее гостьей, оставалось на совести явно не принцессы. Много сил требовала ободряющая улыбка, когда ей казалось, что она уже забыла, каково это. Но губы привычно сложились в знак покровительственности, дабы снять хоть долю напряжения в комнате.
Все это обман, и лишь по-женски они могли поговорить спокойно, не стесняясь быть узнанными. У братьев было куда сложнее, ведь оппонентом им был не простой арий. Но что-то подсказывало Доминике, что здесь все было не так просто. Не зря же все так отчаянно просили за спокойствие Мартины. Это не было чем-то громко кричащим, но все же крутилось где-то в глубине подозрений, вряд ли оформленное, но уже такое пробивающее червоточину.
Пожалуй, сейчас она бы предпочла быть рядом с братьями и телепатом, чем сейчас, в компании мало знакомых барышень, одну из которых еще и предстояло разговорить.

Отредактировано Dominica van Vries (2015-11-30 08:53:58)

Императорский дворец. Комната Франца МакГрейна.

Как в дверь постучали, Франц не заметил, будучи занятым очень важным делом – арий наблюдал за тем, как на тыльной стороне ладони в воду превращаются крупные снежинки, залетевшие в комнату.
– Мэтр МакГрейн, - маг чуть заметно вздрогнул, услышав обращение, а когда увидел, кто именно к нему пришел, склонился в приличествующем случаю поклоне.
- Ваши Высочества, - из-за опущенной головы не было видно, что на лице Франца отразилось удивление. Что делали средний и младший принцы в его комнате МакГрейн мог только догадываться. Догадки были не самыми позитивными. Как бы Франц отреагировал, если бы на Дне рождения его сестры убили гостя? Сложно предположить, но в восторге он явно не был бы. Вот и эти двое вряд ли пришли к нему поговорить за жизнь.
Выпрямившись, арий прикрыл окно – не дай Всеединый принцы простудятся, а виновником этого окажется очередной МакГрейн.
- Пожалуйста, присаживайтесь, - предложил маг, заметив, что старший из принцев осматривается явно в поисках более удобного места для того, чтобы расположиться. Комната была небольшой, но ее убранство включало помимо кровати, отделенной ширмой, стол с четырьмя стульями, довольно внушительных размеров гардероб, в котором вещи Франца заняли всего одну полку, небольшой письменный стол… и, кажется, все. Дверь в углу вела в крошечную ванную и сейчас была закрыта.
На столе стоял кувшин с вином и несколько кубков, но «гостям» арий предлагать выпить не стал, вовремя остановив привычный для себя жест гостеприимства. Вряд ли он будет оценен по достоинству, учитывая способ, которым отец Франца отправил на тот свет мэтра Велля.
Теперь Франц мог рассмотреть обоих пришедших. Братья были похожи и не похожи одновременно – фамильное сходство явно присутствовало, но держались они по-разному. Амадей казался более спокойным и уверенным в себе, Лукреций же явно…нет, не нервничал, а скорее сдерживал агрессию. Мимолетное «прикосновение» к мыслям младшего принца убедило телепата в том, что он не ошибся. Лукреций не только ему не доверял, он был практически уверен, что Франц был в курсе того, что затевал «мятежник» - именно такое определение давал принц отцу ария.
Неизвестно, ошибался ли младший ван Фриз по поводу Германа, но вот по поводу Франца он явно заблуждался. Будь Франц изменником и предателем Родины, через несколько секунд в комнате было бы два трупа, а от мага остался бы только след портала. Изменником и предателем Франц не был – в противном случае никого из принцев не пустили бы даже на порог его комнаты – после личного знакомства с канцлером у молодого МакГрейна не было никаких сомнений в его компетентности. И компетентность эта была гарантией в том числе безопасности Их Высочеств.
Амадей был на удивление деликатен. Узнать точку зрения? Прекрасные формулировки, учитывая сложившуюся ситуацию. Франц помолчал пару секунд, собираясь с мыслями – в виске по-прежнему пульсировала тупая горячая боль, которая только усилилась после прикосновения к сознанию младшего ван Фриза. Арий не собирался откровенничать, но и не думал врать, поэтому его ответ прозвучал максимально точно и безэмоционально.
- Мой отец совершил преступление и понес наказание в соответствии с законами Империи, - голос Франца не дрогнул.
- Если Ваше Высочество интересует, знал ли я о готовящемся убийстве, - а младшего ван Фриза это действительно интересовало, но вряд ли его удовлетворит то, что скажет арий - То мой ответ нет, не знал. До казни я видел отца около года назад, а в переписке он не упоминал ни о чем подобном.
Все это Франц уже рассказывал на допросе, но только сейчас перед ним всплыли строчки из последнего письма отца. «Я буду в Аверне на Дне рождения принцессы Доминики, а после – свидимся.» Герман умел держать обещания, они действительно увиделись. Телепат надеялся, что мрачная тень не успела скользнуть по его лицу. В конце концов он понимал, что разговор только начинается.

Императорский дворец. Комната Франца МакГрейна

Они были как добрый и злой дознаватель — при условии, что добрые дознователи существуют. Лукреций разительно переменился: такого жесткого выражения на его лице Амадей не видел за все те шесть лет, что прошли с возвращения брата из Гадары. Да и с оружием в руках Лукреций появлялся не слишком часто. Признаться, он беспокоил Амадея даже больше, чем арий крови МакГрейнов. Не как потенциальная угроза — о разговоре Франца с канцлером Амадей был осведомлен, так что ни в ком из присутствующих не видел опасности для себя. А вот для брата — в нем самом.
«С ним все в порядке?» – спросил сам у себя второй сын Императора, тем не менее, оборачиваться на оставшегося за спиной Лукреция не стал. Посчитал неуместным.
Все же в центре внимания сегодня был Франц МакГрейн. Сын убийцы. Когда-то многообещающий арий, потерявший свое блестящее будущее. Явно удивленный их визитом, но старающийся держаться как подобает.
Не он один.
– Благодарю.
Амадей сел на предложенный ему стул и обернулся через плечо, вопросительно взглянув на брата — вдруг тот передумает подпирать собой стену? Разговор может выйти долгий. Затем обернулся к арию, готовый слушать. У осознания собственной ответственности есть определенное преимущество: некоторым людям, к числу которых относился и средний принц, она дарует собранность и ясность, не позволяет эмоциям взять верх. Да и восприятие происходящего в первую очередь как занимательной задачи, а потом уже оскорбления семьи ван Фризов и личной трагедии Доминики сказывалось.
«Год. Это меньше», – отметил про себя Амадей. Сложно было удерживать себя от того, чтобы все подробно обдумать, перебрать в уме разные возможности, и все же средний принц старался от этого удерживаться. Знал, что порой люди, если им подсказывать варианты ответа, могут вспомнить то, чего не было — не обязательно преднамеренно, просто такова природа человеческая. А телепату, к сожалению, можно подсказать и мыслью. И как ни старайся, совсем риска этого не избежишь. Любым вопросам предшествуют намерения, без осмысления которых не обойтись. Вот и сейчас Амадей намеревался выяснить, не знает ли Франц больше, чем сам думает.
– Ничто в его письмах не потревожило вас?
Смена тона. Непривычно большие промежутки между письмами или, напротив, быстрая переписка. Упоминание мельком чего-то странного. Нехарактерного для этого конкретного человека. Неожиданные поездки и встречи. Да все, что угодно.
– Вы сами предпочли не встречаться с отцом лично в последнее время или то было его решение?
Конечно, решение отослать сына-телепата от себя перед готовящимся убийством — логично. Но сам Герман в своем признании говорил, что подготовку к убийству начал два года назад. Не год. Причина в том, какой стадии достиг план?
Нет, еще рано было предполагать что-то. Сперва следовало выслушать ответ.

Аверна. Башня Смерти. Покои, отведенные Мартине.

   Остановившись перед дверью в покои дочери безвременно казненного отравителя порядочных придворных ариев, Мария вдруг особенно остро осознала: ей предстоит сделать нечто невероятно важное. Возможно, это повлияет на всю ее дальнейшую жизнь. Неверный шаг погубит ее, а успех… Успех ― возвысит и окрасит в новые, яркие и привлекательные цвета. Быть может, ей удастся тогда подружиться с Доминикой и снискать благосклонность Его Императорского Величества… И даже добиться отцовского благословления на брак с ней если не для Амадея, так хоть для Лукреция?
   В общем, очень важное дело. Важнее ― только удачный брак. Ну и рождение детей, но Мария была уверена: там природа разберется и без ее особенного участия.
   Мартина выглядела… ужасно. Припухлые красные от слез глаза, растрепанные волосы, черное одеяние. Сердце болезненно сжалось. Бедная девочка ужасно переживала, и Марии не удалось сдержать полного сострадания взгляда в ее адрес. Впрочем, графиня тут же смутилась и опустила глаза, боясь, что может обидеть юную МакГрейн своей жалостью.
   Хотя… Вроде бы, именно о жалости ей говорил Амадей?
   Мария с ужасом поняла, что не может толком вспомнить ни одного из данных ей принцем указаний. Она должна была что-то спрашивать… Что-то про отца, про последний год его жизни, про…
"Боже Всеединый, дай мне сил"…
― Ваша милость. Позвольте представиться, Мария, графиня де Сельер, ― она присела в ответном реверансе, выпрямилась и нервно сложила руки перед собой, растерянно поглядывая на Доминику. А затем все же решилась продолжить. ― Примите наши… соболезнования. Это ужасно… То, что произошло. Ваше горе… Должно быть, это невозможно выразить словами…
   Мария так точно не могла. Она запиналась и краснела, понимая, что попросту не существует таких слов, чтобы передать при их помощи всю глубину обуявших девушку чувств. Марии было мучительно жалко Мартину. Смерть отца, оказавшегося еще и изменником… Окажись в опале ее собственный отец, юная графиня, должно быть, слегла бы с горячкой. Насовсем.
― Страшно даже помыслить о том, каково вам сейчас, ― тихо пробормотала Мария, боясь поднять взгляд. К тому же, она поняла, что были вещи, которые, может, могли бы помочь разговорить Мартину, но показались бы оскорбительными Доминике. Принцесса очень переживала из-за инцидента на празднике в ее честь.
― Ваш отец, ― наконец, изрекла Мария, набравшись смелости и с сожалением взглянув в подернутые поволокой горя глаза Мартины. ― Прошу вас, расскажите о нем.

Императорский дворец. Комната Франца МакГрейна

Принцы были достаточно осведомлены о происходящем – и о том, что происходило в жизни Франца, и о том, что он в целом из себя представлял. Средний ван Фриз обладал удивительным для молодого человека, лишенного магических способностей, умением контролировать свои мысли. Младший подобным не отличался или не давал себе труда, не считая нужным скрывать свое недоверие Францу. Причем чтобы заметить последнее можно было не быть телепатом и даже в принципе не отличаться могучим интеллектом. Достаточно было простой наблюдательности. Лукреций не сел и вот кто точно не взял бы ничего из рук ария, если бы тому пришла в голову идиотская мысль что-то предложить.
Кстати, голова болела все сильнее. Телепатический контакт, который пытался удерживать Франц, дабы понимать хотя бы отчасти что происходит в головах Их Высочеств, выматывал и причинял физическую боль. Но пока арий не хотел от него отказываться, удерживая эту связь. Правда, едва заметно облокотился на стену, возле которой стоял.

Дальнейшие вопросы Амадея показали, что Его Высочество все же не столь осведомлен, как ему хотелось бы думать, либо это была очередная проверка на честность. Нельзя сказать, что очень полезная – врать Францу не было никакого резона, тем более теперь. Арию вообще казалось, что всю необходимую информацию из него уже достали, но… или нет? Возможно, он ошибался, и дело сейчас было не только в том, что знает именно он о прошлом, но и о том, что будет происходить в будущем. Не только с ним – с ним разберется канцлер и/или Совет магов. С Мартиной. А вот это было уже более значимо. И, значит, следовало быть осторожнее в своих словах.
- Ничего необычного. Все то же одно письмо в месяц. Мы с отцом никогда не обсуждали свои политические воззрения. Он знал, что все арии в Школе Четырех Стихий проходят в том числе…м…патриотическую подготовку. Он писал об урожае, о количестве осадков и о том, какие специи планировал закупать для того, чтобы делать запасы на следующий год. Ничего необычного. Его заботило благополучие имения и благополучие моей сестры, как и всегда.
И ничего лишнего, что потом могло бы обернуться против самого Франца. Герман знал, что его сын маг и не слишком полагался на его поддержку в том, что выходило за пределы их имения. Возможно, это было правильно, учитывая сложившиеся обстоятельства. Арий по-прежнему не понимал, зачем отец пошел на такой самоубийственный шаг, не был ли его целью кто-то другой, а не погибший арий, не было ли…. В общем, у телепата оставалась масса вопросов, но задавать их принцам он не собирался.
- Мы всегда виделись с отцом редко. Еще со времен арийской школы. Контакт поддерживали, но визиты один раз в год были нормой. Ваше Высочество вероятно знает, что это итак достаточно много, учитывая мой род занятий. Я отказался вернуться в Эймар после того, как покинул стены Академии, и думаю, отец меня за это не простил. Не уверен, что мы бы общались, если бы не Мартина.
Сестра была тем связующим звеном, которое удерживала их хотя бы на расстоянии письма. Герман никогда не скрывал свою неприязнь к столице и то, что Франц выбрал своим местом жительства окраины Аверны ему не нравилось.