Дворец гудел, как растревоженный осиный улей. Слухи, сплетни, домыслы и догадки – каждая сплетница считала своим долгом разнести любые крупицы знаний и домолвок по всем жаждущим и не очень ушам. Убийство на дне рождении принцессы Доминики, слыханное ли дело! Отравление связано с Эймаром, в этом нет сомнений. Ах нет, это канцлер Сверре готовит восстание нелюдей, то ли еще будет. Бросьте, сразу ведь понятно, что Агасситский союз решил поднять уродливую голову…
Многочисленные толки Элизабет не трогали. В сплетнях она не участвовала, догадок об убийце не строила, в болтовню кумушек не вмешивалась. Кроме тех, что настаивали на причастности к отравлению эймарцев. Таковые разговоры княжна пресекала если не резким словом, то надменным пристальным взглядом, выучиться которому обязана была любая девушка, проведшая детство при дворе. Дошло до того, что зачастую при ее появлении разговоры попросту стихали. И теперь было уже непонятно – то ли объектом обсуждения было происшествие, потрясшее всю Империю, то ли сама скромная персона эймарской княжны. История с экзекуцией на конюшне тоже обошлась не без лишних ушей, а где есть хотя бы одно лишнее ухо, обязательно вырастет целая вереница охочих языков.
Такова жизнь высшего общества, мало чем отличается от жизни в своре охотничьих собак. Бросьте в нее слабое существо – и его загрызут не столько из голода, сколько из сознания таковой возможности. Но Элизабет достаточно часто бывала на охоте, чтобы видеть волчью травлю. Собаки с опаской собираются вокруг дикого зверя, подбадривая друг друга визгливым лаем. Стоит дать хотя бы намек на слабинку – и мохнатая лавина сомкнется, сверкая покрытыми пеной клыками. Но  выжить в одиночку против серьезного соперника? Сомнительная возможность.
Отец не проявил ни крупицы сострадания, сколько бы ни билась Элизабет, прибегая к каждой известной ей чисто женской уловке. Ее ждал поездка в Гадарру  - зачем? Чем Аквилея лучше Эймара? Последний вопрос вообще не стоило задавать вслух, князь Уилльям резко дал это понять. Хотя княжна все же знала бесспорно – отец не только любит ее, но и одобряет бескрайнюю гордость дочери своим происхождением. Во многом именно любовь к родному Эймару, текущая в крови княжны, служила причиной многочисленным отказам от выгодных браков. Любовь к скалистому краю… и, разумеется, любовь к кронпринцу.
Его Высочество кронпринц Эдмунд пока не понимал своего счастья, заключающегося в браке с эймарской княжной. Даже столь прекрасная личность на некоторые аспекты жизни смотрела замутненным взором, какая жалость.
Элизабет глубоко вздохнула, следом за компаньонкой поворачивая к дальней дорожке. Только такие степенные прогулки были ей разрешены разъярившимся отцом – обязательно в компании служанки и подобающей ее положению охраны. Возражать против наложенного наказания Лиззи даже не пыталась – после угрозы обезглавить «дикое животное», на котором княжна «носилась по миру как обезумевшая», она вообще побоялась раскрыть рот.
Весь мир просто повернулся в одночасье, ввергая Элизабет в уныние. Выезжать ей запрещено, подходить к конюшням запрещено, колчан с луком исчез из сундука вместе с потрепанным мужским костюмом.
А потом Уилльям опять заговорил о браке и княжне не оставалось ничего иного, кроме как покорно опустить голову. Она наделала глупостей и заслуживала наказания. Не заслуживал его бедный Эйдан – и Лизабет надеялась, что отец прислушается к ее мольбам. Он мог быть суровым, но жестоким никогда не был.
Разговоры о замужестве Элизабет, однако, он вел достаточно жестко. На мгновение эймарке даже показалось, что он действительно отдаст ее за первого попавшегося кандидата – так зол он был.
Стоит быть честной хотя бы к самой себе – Эдмунда, судя по всему, включая вездесущих сплетниц, больше интересуют алые драконы Эделейса, нежели гордые скалы Эймара. Возможно, будь у Лизабет хотя бы малейшая возможность стать супругой более-менее знатного эймарца, она бы даже смирилась с поражением. Вернуться в земли, о которых она мечтала с детства, наконец-то стать владычицей непокорных скал….
Но хозяйкой Эймара станет супруга Генриха, на ком в итоге не остановился бы его взор. Чужая и не привыкшая к сбивающему с ног ветру, головокружительным подъемам и обрывам, от которых кровь стынет в жилах… Кем бы ни оказалась она, будущая жена ее брата станет княгиней Эймара, пусть даже сердце ее будет полно ненависти к неприветливому краю. Генрих никогда не изберет в жены эймарку, родители даже не позволят ему задуматься над подобным мезальянсом, учитывая его кандидатуру в супруги принцессе Доминике.
И это приводило Элизабет к неутешающим итогам.
Они вновь повернули, погруженная в свои мысли княжна и ее служанка, совершающие длительный променад. Дорожки в некоторых уголках все еще были покрыты льдом, на одном из таких поворотов они и оказались. Элизабет оскользнулась, теряя равновесие. Хрупкие руки Лады с одной стороны, с другой жесткие руки подскочившего к хозяйке охранителя. Ситуация из нелепой не успела перерасти в совсем уж плачевную, хотя самолюбие княжны и без того в последнее время страдало с незавидной частотой.

Неминуемое, казалось бы, падение не нанесло бы княжне серьезного вреда. Будь рядом Генрих, ему это падение еще могло повредить. Братец лопнул бы от смеха, приведя своей безвременной кончиной в упадок все дома терпимости в Аверне. Окажись поблизости любительницы посплетничать – натерли бы языки до мозолей, выясняя причины подобного конфуза. Итоги могли бы оказаться любые – от страшной болезни, подкосившей княжну, до самой банальной и излюбленной – упадок сил вызван интересным положением незамужней девицы. Имеющий уши да услышит!
Но любой из возможных вариантов Элизабет предпочла бы произошедшему наяву.
Прикосновение к самой неугомонной части своего тела благородная дама почувствовала даже сквозь жесткий кринолин. И несмотря на всевозможные сплетни, ходившие по замку о «бедной несчастной старой деве, а может быть она просто притворяется девой», подобным образом к ней еще не касался никто.
Гневный вопль, вырвавшийся из уст Элизабет лишь чудом не сформировался в какое-нибудь из тех крепких словец, коими виртуозно орудовал Генрих. И девушка впервые поняла, почему гнусные выражение приносили брату такое удовольствие. Неопределенными криками можно выразить лишь часть рвущихся наружу эмоций, а приличные выражения зачастую не могут нести в себе всю силу душевного порыва.
Но ругаться не пристало леди, ей пристало падать в легкий обморок от переизбытка чувств. Увы и ах, мужчины и тут забрали себе самый легкий способ.
Прижавшийся к ней неизвестный, однако, сначала познал на себе негодование охранников княжны. Вернее, они очень попытались выразить это самое негодование. Но безуспешно. И это сделало взгляд, упершийся в лицо графу де Сельеру пылающим как в самых красноречивых балладах.
- Его Сиятельство, граф Лоуренс де Сельер из Дорина близ Аверны – процедила сквозь зубы девушка, чувствуя, как лицо заливает краской, - только что лишил меня подобающего сопровождения. Но все же смею надеяться, что его Сиятельство не сильно повредил княжеских охранителей. Боюсь, что отцу не очень понравится подобное происшествие.
Последние слова были больше обращены находившимся в полубессознательном состоянии стражникам. Они приехали в Аверну вместе с Уилльямом. И, возможно, обратно уедут сугубо самостоятельно.
Граф де Сельер своей статью и медвежьей учтивостью выдавал в себе рыцаря, проводящего слишком много времени на ристалище. Надо же, наброситься на ее охрану. Почему подобные случаи оказываются без внимания власть имущих в императорском дворце? О ее выездках в одиночестве, кажется, стало известно всем. И наказан оказался самый невиновный в той истории.
А тут смотрите – настоящая театральная драма в самом центре светского клобука. Интересно, в нем тоже будет обвинена эймарская княжна? Хорошо еще, что с ней была Лада. И надежда в то, что поиграв мускулами и вдоволь натешив самолюбие, граф не примется за дальнейшие сомнительные подвиги.
- Элизабет Эймарская. – склонив голову ровно подобающим для превосходящей по знатности дамы образом, Элизабет наконец-то заставила себя улыбнуться  светловолосому гиганту. Она помнила, что видела де Сельера на имперских ристалищах, но смутные воспоминания фигуры в доспехе напрочь затмевали яркие – о решительных победах кронпринца. – Вас привело в Аверну празднование дня рождения принцессы? Жаль, но неприятные события напрочь испортили праздник.
Девушка начала медленное движение по дорожке, оставляя за спиной поверженных охранников. Если с ними таким нелепым образом может справиться один человек, что уж говорить о целенаправленном нападении? Аверна ныне небезопасна.

Атака ее охранников вообще-то была совершенно неуместна. Где это видано чтобы наследник знатного семейства совершал подобные… нападения. Совершенно варварские, если кому-то будет интересно услышать мнение княжны.
А мнение княжна имела в том числе и на данный счет.
Собственно говоря, будь у нее под рукой что-нибудь тяжелое, она с удовольствием огрела бы этим предметом улыбающегося графа. Потому что своим появлением он поставил Элизабет в щекотливое положение. Сами посудите. Де Сельер, может быть, и имел лишь благородные намерения, внезапно появляясь за свитой княжны. Он и вправду пришел оступившейся девушке на помощь. И как воспитанник благородного дома, естественно, не мог безмолвно снести агрессию со стороны неблагородных мужей.
Все прекрасно, впору сочинять трогательную балладу о благородстве, спасении дамы в беде, а также победе над… двухголовым драконом… Если бы только не…
Если бы только он не избрал способом спасения тот, за который в некоторых уголках Империи наверняка до сих пор отрубают руки.
Если бы только он не решил расправиться с охраной княжны самым унизительным для последних способом. Это действительно очень не понравится Уилльяму, сопровождающих для дочери он выбирал тщательно.
Если бы только излюбленный обитателями Башни смерти сад не был открытым для любопытных взглядов.
Элизабет очень надеялась на то, что в промозглый февральский день все длинноносые и длинноухие любительницы перемыть чужие косточки решили остаться в замке.
Дело было не в том, что де Сельер ей не понравился. Молодому графу нельзя было отказать во внешней привлекательности. Внушительный рост, размах плечей, красивое лицо с ослепительной улыбкой. Да, он не обладал загадочной красотой кронпринца, один взгляд которого пронзал до самого сердца. Но и не был похож на огромное количество обрюзгших толстосумов с лицом испещренным оспой. И дело не только и не столько во внешности.
В наглости.
И в положении незамужней девицы, оказавшейся практически тет-а-тет с молодым мужчиной. Только представьте себе подобное зрелище со стороны. А теперь представьте, что ваша жизнь принадлежит одному лишь желанию: говорить и быть услышанной. Можно ведь вывернуть все наизнанку, так что и случайная встреча окажется запланированным свиданием, беглое знакомство – порочной связью.
А теперь представьте, что княжна откажется от предложенного сопровождения. Ссора влюбленных, не иначе!
Лиззи не так уж часто оказывалась в безвыходном положении, но в последнее время жизнь всерьез решила наказать ее.
За что же мне это, Всеединый, за что?
Выразительный взгляд Лады, безмолвной тенью замершей рядом, достаточно красноречиво говорил о мыслях служанки. Она неспроста была любимицей Элизабет.
- Что ж… - Лизабет сделала глубокий вдох прежде чем расплыться в учтивой улыбке. – Благодарю его Сиятельство за оказанную помощь. Почту за честь завершить свою прогулку в вашей компании.
Затянутая перчаткой маленькая ладонь легла на предложенное предплечье, но между княжной и графом все же было положенное приличиями расстояние. Но при достаточной неудаче – а в том, что ее преследует нелепый рок Элизабет уже не сомневалась, – уже через полчаса в замке зазмеится новая сплетня.
- В таком случае, возможно, его Светлость поделится рассказами о доблестных подвигах, совершенных на рыцарских поединках? Или вне таковых? Уверена, его достижения Светлости не ограничиваются наказанием нерадивых стражников, плохо несущих службу.
Он мужчина. И его не интересуют сплетни. Как же хотелось Элизабет услышать от какого-нибудь мужчины нечто менее пренебрежительное высказывание о женском роде.  Они все как один считали единственными увлечениями так называемого слабого пола вышивание да телепание языками.
Кронпринц ведь был не таким? И это было лишь одним из многочисленных его достоинств.
А разве мужчины не любят больше всего говорить? Правда о себе, не о других?

Граф огорчения своей спутницы то ли не заметил, то ли счел не заслуживающим своего светлейшего внимания. Совершенно игнорируя выразительные взгляды, которыми девушка обменялась со служанкой, он зашагал по дорожке, увлекая за собой Элизабет. Княжна крошечным «женским» ростом не отличалась, будучи истинной дочерью Эймара, но и ей пришлось приноравливаться к широкому шагу де Сельера. Он был высок, длинноног, и утомляюще жизнерадостен.
Сама Эймарская княжна давно уже пребывала в пасмурном настроении духа – с самого дня рождения принцессы Доминики. День выдался насыщенным неприятными событиями с самого утра, и события сии до сих пор отдавались последствиями. Возможно, впервые в жизни Элизабет находилась на пороге отчаяния. Не того громогласного состояния с заламыванием рук и пинтами слез, нет. Это было абсолютное непонимание собственного предназначения в жизни, апатия, вызванная постоянными неудачами. Бесконечные нотации маменьки после неприятного разговора с отцом – и удивительно молчаливый Генрих. Было над чем призадуматься даже без унизительного падения на глазах посторонних.
- То есть, вы спаситель, явившийся дабы избавить меня от незавидной участи пасть жертвой коварной погоды? – почти машинально пропевая эти пустые слова, Лизабет представляла себе каково это – быть пустоголовой кокоткой, выдающей заученные фразы. Только потому, что так принято. Только потому, что собеседник ожидает этих фраз. 
Впрочем, топот и бряцание оружия, раздавшиеся за ее спиной, не позволили продолжить светский разговор. Неужели павшие в неравном бою воины восстали из мертвых и вспомнили о своей единственной обязанности. Но надежды были тщетны.
Грозная стража, получившая суровый наказ от своего князя – не спускать глаз с драгоценной персоны, вверенной их охране, вновь потерпела сокрушительное поражение. Рослые мужчины внезапно обернулись кроткими овечками, когда улыбающийся невозмутимо граф махнул ручкой. И, глядя ошалелыми глазами, забряцали в обратную сторону.
Элизабет все же надеялась на лучшее, но с охраной ей не повезло. Может быть, отец решил оставить ее на попечение молодых юнцов, может быть, страх перед де Сельером оказался весомее страха перед Уилльямом. По какой такой причине и как отреагирует на происшествие князь – история другого дня. Главное, чтобы под горячую руку не попала сама Лиззи, оказавшаяся в немилости. Несправедливо, обидно, но правда.
- Боюсь, что моего отца такое объяснение не очень обрадует… - княжна проводила поджавших хвосты стражников печальным вздохом. Интересно, как они поступили бы в случае настоящего нападения на Элизабет? Разбежались бы по кустам, предоставив беззащитную девушку воле судьбы?
Одни только вопросы, ответы на которые княжна желала бы никогда не узнавать.
- Неужто вся жизнь ваша состоит из одних лишь подвигов подобного толку? Наверное, достаточно утомительное это занятие. – В голосе девушки было достаточно участия, чтобы он не казался равнодушным. Но думала она сейчас о восхитительной жизни мужчины, предоставленного лишь самому себе. Никаких ограничений, никакого осуждения. Генрих, дай ему волю, жил бы в публичных домах, но даже при этом оставался желанным женихом. Де Сельер набросился на княжескую охрану, но на него самого наверняка с удовольствием набросился бы десяток жаждущих невест. Несмотря на то, что… что был «кретин и дурак, бабник, козел, зануда и, прости Всеединый, гуманитарий».
Избави Всеединый от болтливых мужчин да от их скоморошьих шуток – таковой должна быть еженощная молитва, о которой не стоит распространяться вслух. Элизабет подняла взгляд на шагающего рядом богатыря. Он улыбался. Все еще улыбался, или опять улыбался? Удивительная личность, особенно учитывая ход их разговора. Мужчины редко начинали разговор с того, что признавали свои недостатки. Честно говоря, никогда.
- Вы слишком суровы к себе, Ваша Светлость. Уверена, что вам не пристало ожидать комплиментов и благодарностей за спасение… дам, оказавшихся в беде. – Княжна опять улыбнулась, будто стараясь соответствовать жизнерадостности графа де Сельера. – Что же касается историй, бурлящих в столице… После дня рождения принцессы, сами понимаете, главная тема для разговоров лишь одна. Впрочем, не стихают и разговоры о необходимости скорой женитьбы кронпринца и замужества принцессы. Старо, как мир, и столь же интересно. Кажется, кто-то даже делает ставки на возможных избранниц и избранников. Глупо, как вы считаете?
Бабник и козел – уже этих эпитетов достаточно, чтобы бежать от де Сельера, подняв многочисленные юбки. Хорошо еще, что схватка не задела Ладу. Последняя, кстати, обратила к княжне вопросительный взгляд, впервые услышав от госпожи подозрительно похожие на сплетни разговоры. А что же поделать, у де Сельера, как помнила Элизабет, была незамужняя сестра.

Странное происшествие и навязанная компания могли вывести из себя любого, что уж говорить о вспыльчивой княжне. Жаль только, что Генриху его характер никогда не приходилось скрывать, чего нельзя сказать о его сестре. Так и пришлось выучиться держать лицо безмятежным, а голос приветливым. Но сейчас, после обмена любезностей с графом, Элизабет вдруг поймала себя на том, что улыбается. И улыбается по-настоящему.
Де Сельер вел себя отвратительно. Набросился на стражу, почти настоял на том, чтобы сопровождать ее, а теперь ведет столь неподобающие разговоры, что стоило бы потупить взор и сбежать под защиту замка.
Действительно, представить себе молодого человека знатного происхождения, ведущего с дамой речи о невыносимой занудности светского этикета... невозможно. Ведь даже подосланные отцом потенциальные женихи, пытаясь произвести на Элизабет впечатление, ни на йоту не отходили от предписанного приличиями протокола.
- Разве подобает говорить так, Ваша Светлость? Правила ведь для того и существуют, чтобы их... соблюдать. - Попытки сдержать улыбку не очень-то удались. Удивительно.
Не то, чтобы княжне хотелось пуститься во все тяжкие, нарушая каждое правило приличия, нет. Ее не отправляли обучаться в бордели, что Лизабет считала отвратительным. Она не строила заговоры, не распространяла сплетен. Не воздыхала томно, рисуя акварели. Не заводила неподобающих знакомств, могущих испортить репутацию незамужней девицы. Невзирая на возможные сплетни, шлейфом следовавшие за ней по замку, она вела довольно-таки скучную жизнь. Оттого и стремилась так к одиночеству во время редких вылазок в лес. Теперь она была лишена и этого.
И может быть - только может быть! - сама была во всем виновата.
- Боюсь, что вам лучше держаться от моего батюшки подальше, Ваша Светлость. Он будет очень разгневан, а ваши крамольные речи не приведут его в благодушное состояние духа.
Ну или он вдруг решит, что я недостаточно наказана и стоит отдать меня в жены богатому графу, у которого не все в порядке с головой.
По правде говоря, граф внезапно оказался неожиданным глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере Императорского дворца. Это было на удивление...приятно.
- Я ведь никогда не знаю, чье именно лето окажется самым интересным. Обычно такие рассказы полны несусветных глупостей, но надежда на лучшее не покидает меня.
А рассказывать кому-либо о своих интересах? Это что-то новое. Мужчины самолюбивы, они полны собственных историй и не очень-то умеют слушать. Да и что они ожидают услышать от девушки? Рассказ о новой вышивке и эльфийском полотне? Или приличным девицам подобает только томно вздыхать и падать в обморок при любом удобном случае?
Интересно, о чем любит рассказывать кронпринц?
А о чем она сама могла бы рассказать ему? О прелестях Эймара? Или о том, как ее Ворон прокусил стек главного конюха?
- Лошади прекрасные существа. Они честны и просты. И делать на них ставки пусть и не самое великосветское развлечение, но все же почестнее, чем делать ставки на людей. Хотя некоторые так и норовят покусать или лягнуть окружающих, но разве не тем же самым занимаемся мы сами? - Княжна пожала плечами, хмуря брови. Она слишком упрямо шагала к своей цели в лице кронпринца, не замечая ничего вокруг. А к некоторым сплетням стоило прислушаться при самом их зарождении. - У меня тоже есть любимый питомец. Разве что остальным он кажется слишком диким. У вас есть норовистые лошади, Ваша Светлость? Или вы предпочитаете покорство и прирученность?
Вопрос о верхних ярусах замка застал девушку врасплох. Впрочем, можно было уже привыкнуть к тому, что разговор с графом де Сельером похож на извилистую тропинку, по которой они сейчас двигались.
- Нет, не доводилось. Это и вправду такое захватывающее зрелище?
На просьбы сводить ее посмотреть на рассвет с верхушки башни, Генрих только стонал и обещал сделать это на закате. Вот только закат ее несносный братец слишком часто встречал где-то вдалеке, в очередном доме терпимости. А подниматься наверх в одиночестве в сумерках было бы слишком неприлично - это может породить слухи о тайном свидании. Княжна же мечтала о свидании общеизвестном, да только мужчина все еще никак не мог понять своего возможного счастья.
А граф продолжал удивлять ее своими замечаниями. И, опять помимо ее воли, губы Элизабет растянулись в улыбке. Просто потому, что никто и никогда не вел себя в ее обществе так странно.
- Вы льстец, Ваша Светлость. Это страшный грех. К тому же нынче в моде малохольные бледные дамы, подчеркивающие своей болезненностью статность окружающих мужчин.
Она пыталась говорить серьезно, но это было просто невозможно. Теперь стоило беспокоиться о нежелательных ушах, а не о любопытных взглядах.