Зима, говорят в народе, близко; Лидия никогда бы в жизни не подумала, что настолько, когда запыхавшаяся немая служанка обеими руками показала на дверь, вбежав в один из залов замка фон Эделей. Несмотря на вырезанный язык, девица всё равно не отличалась излишней тактичностью, когда-таки оставалась тет-а-тет с молодой хозяйкой, которой, тем более, было всего четырнадцать вёсен - а потому к мычанию добавилось покраснение грубоватого квадратного лица, слетание чепчика кухонного фасона со светлых волос и демонстрация двуглавых мышц рук.
- Не блажи, какой мужчина приехал в замок? - Лидия раздражённо встала с кресла, оторвавшись от абсолютно дурацкого занятия - она, чёрт его дери, пыталась рисовать углём, и пока вместо "Утра в эделейском бору" выходил просто чёрный квадрат, прокрашенный настолько неровно, что был, скорее, простреленным чёрным квадратом. Простое платье ценой всего в полсотни золотых монет было наполовину скрыто грубым полотняным фартуком с удобным карманом для тряпочки, кисточек и всякой всячины, об который можно было бы вытереть руки, если бы в зал не вбежал тот самый мужчина.
"То есть как, вернулся?!" - в этот самый момент княжна фон Эдель наконец-то освоила взгляд удивлённой совы, когда оба васильковых глаза уставились на пришлого молодого рыцаря со всей бестактностью и отсутствием этикета, на какое могла быть способна Лидия в присутствии своего ненаглядного родственничка, единоутробного и единокровного одновременно. С, мать его княгиню Бьянку, вот такой вот трёхдневной колючей щетиной и идиотской улыбкой во весь рот. Последняя, кстати, была чем-то вроде фамильной черты брата и сестры фон Эделей - Лидия тоже периодически улыбалась от уха до уха, скорее, правда, передразнивая братца, чем испытывая потребность порастягивать мимические морщины.
- Вы-таки чьих будете! Ах, пустите меня, ах, ах, бандит!... - Лидия успела положить уголёк из своих рук на подобие мольберта, где по-прежнему ютился будущий шедевр раннего средневекового супрематизма, который в необработанном виде мог сулить и анафему, и признание лет через триста-четыреста после сожжения автора на костре правосудия - и тут же оказалась в воздухе, комически точно выделывая ножками па, предполагавшиеся совершать, приглашённой на пасодобль будучи.
- ...ить ...ея... Ем... Едь! ...уши!... - прокряхтела Лидия фон Эдель предупреждение своему ненаглядному братцу, отнюдь не имея в виду ни уши, ни еду и не желая ему никого, прости Всеединый, итить. На самом деле княжна попыталась выдать наставление Эдварду содержания примерно следующего: "Было бы очень неплохо, если бы Вы, милый мой брат, смогли бы опустить меня на эту грешную землю, поскольку вы сильны, как медведь, и рискуете меня задушить, а это значит, что я никогда не попаду более в Аверну, не выйду замуж по большой любви, не рожу детей и не стану великой и прекрасной Лидией-Сестрой-Твоей, идиот!"
Однако получилось то, что получилось. После безумного кружения в объятиях огроменного и сильного мужика, который по недоразумению оказался ещё и ближайшим родственником по боковой линии, Лидия наконец-то очутилась ногами на полу, откашлялась и, нежно проведя братцу по лицу своими пальчиками (на самом деле, нарисовав ему неровные асимметричные уродские подонковские усы), добавила:
- А ты не изменился, зато. Улыбаешься так же глупо, на идиота похоже, но я всё равно тебя люблю, и даже не потому, что так нам велел Всеединый, - Лидия встала на цыпочки и, обняв братца, чмокнула его в щёчку. И ойкнула громко и показательно - негоже рыцарю не следить за мордой своего княжеского лица.
- Сразу расскажешь, как дела, или мне тебя дождаться от местных красавиц? - деловито подколола Лидия братца. Нечего ему расслабляться, коли не мечом машет - так пусть ум держит острым... Как и язык. Пригодится.