Сердце Элизабет трепыхалось в ее груди, словно заяц, схваченный особенно нетерпеливой гончей. Ворон, будто почувствовав сокровенное желание хозяйки, несся к замку, вздымая за собой брызги снега. Промерзший лес был пустынен, никто не встретился на их пути. Однако теперь Эймарская княжна знала, что видимость уединения вовсе не означает, что сие уединение тебе действительно даровано.
Путник, маг, столь внезапно появившийся из-за обнаженных перед зимним дыханием деревьев, напугал ее – себе наконец-то можно признаться в самом нелицеприятном – до полусмерти.
Впервые в жизни она ощутила такой страх. И не столь перед лицом возможной угрозы, нет. Страх оказаться беспомощной в любой ситуации часто возникал в ее жизни. Просто раньше Элизабет не очень-то осознавала причин этого неприятного чувства. Сейчас же понимание ударило ее прямо в лицо.
Женщине не пристало быть деятельной. По крайней мере, не пристало ей заниматься действительно важными вещами. Не должно ей быть самостоятельной.
Все эти вещи, прямо ли высказанные ей когда-то, или понятые ею самой, сейчас выстроились в единую картину.
Женщина не всегда может озаботиться собственной безопасностью. И почти никогда – обеспечить ее.
Лизабет грубо дернула повод, вызвав недовольное ржание норовистого коня. Крутые бока его вздымались от бешенной скачки, крепкие мускулы ходили под лоснящейся шкурой. Девушка похлопала Ворона по шее, извиняясь и благодаря. Да, он сбросил ее из седла, повинуясь собственному страху. Но не унесся по знакомому пути к теплому стойлу. И не пытался сбросить ее в дороге, несмотря на каблуки, настойчиво подгонявшие его. 
- Кажется, мы оба чему-то научились сегодня, друг мой. – Ослабив поводья, Элизабет соскользнула на землю, поморщившись от неприятного ощущения. Где-то пониже спины наверняка появятся синяки, которые не останутся незамеченными. Но даже они не сравнятся с ранами, нанесенными самолюбию.
Эймарцы всегда слыли гордецами. Элизабет Эймарская, дочь князя Уилльяма, любому могла бы доказать правдивость этих стереотипов.
Любому. Кроме мага, заставившего ее пищать от страха.
Девушка неторопливым шагом вела Ворона к конюшням. На них ее должен был ждать Эйдан, веснушчатый конюший, которого она часто упрашивала оседлать для нее лошадь. В Эймаре ей никогда не приходилось упрашивать конюшего о чем-либо. В Аверне ее благородное происхождение порой приносило массу неприятностей.
- Эйдан, тебе придется самому почистить Ворона, мне нужно бежать…
Лизабет заглянула в тускло освещенные стойла. Обычно она не уходила, не удостоверившись в том, что Ворон почищен и укрыт попоной. Ей не казалось зазорным даже взять в руки щетку, но у Эйдана прибавилось бы неприятностей, если бы главный конюший прознал о том, что княжна делает за него работу.
Ворон был не самым приятным для конюших подарком, а Элизабет вовсе не хотелось, чтобы доверие, возникшее между ними, пропало лишь из-за грубого людского обращения.
- Эйдан?
Куда он запропастился? Ей нужно успеть переодеться и проскользнуть в свои покои – черные лестницы для прислуги редко бывали пустыми, хотя быть пойманной на них было не так вероятно, как в парадных коридорах.

ЭйданЭйданЭйдан, куда же ты запропастился…
У нее совершенно не было времени – если ее горничные обнаружат пропажу, это может породить немало лишней суеты. А этого княжне совершенно не хотелось, в особенности перед приездом родителей. Ведь, в конечном счете, ничего особенного не произошло. Ну потратила она положенное для отдыха время на езду верхом. Ну набила себе пару синяков – это вообще никого не должно касаться. Она никому не навредила – только себе самой.
Внезапно появившаяся фигура заставила Элизабет шарахнуться назад. Ворон за ее спиной шумно фыркнул, утыкаясь носом прямо ей в плечо. Некоторое время девушка молча взирала на появившегося перед ней мужчину. Она даже не сразу поняла, что он говорит - одеяние городской стражи сказало ей больше, чем любые слова.
Прекрасно начавшееся утро постепенно становилось кошмарным. Если городская стража ожидает ее в конюшне, то кто ожидает ее в ее покоях? Канцлер? Кронпринц? Или сам Император с теми самыми розгами, которые так хорошо знали пятую точку ее братца?
В другое время Элизабет с удовольствием посмеялась бы над подобными мыслями. Но не сейчас. Перенесенное в лесу потрясение не прошло даром, княжна находилась на грани срыва. А ведь она очень долго гордилась тем, что не похожа на нескончаемое множество кисейных дурочек, которым даже «не такого» взгляда достаточно для того, чтобы удариться в слезы.
А лейтенант Карл Бельц именно что смотрел на нее «не так». Впрочем, для Лизабет не было секретом, что она была бельмом на глазу любого стражника. Ей никогда не удавалось договариваться с суровыми солдатами, как это делал со смехом и непринужденностью Генрих. Возможно дело было в том, что ума им недоставало, а может, чего-то недоставало ей. Сейчас девушка уже ни в чем не была уверена.
Рука конюшего, мягко высвободившего поводья из ее хватки, словно разбудило княжну. Она встрепенулась, в последний раз касаясь ладонью вспотевшего бока Ворона. И уронила руку, будто оставшись без поддержки перед лицом неотвратимой судьбы.
- Я полагаю, что сама могу добраться до своих покоев, лейтенант, - но она уже шагала следом, зажатая между двумя каменнолицыми стражниками. К ней ни разу никто не прикоснулся, но одного их присутствия было достаточно. Она чувствовала себя совершенно глупо, придерживая длинные полы плаща так, чтобы он прикрывал отсутствие под ним юбок. Это казалось очень важным, хотя вышколенные мужчины даже не пытались оглядеть ее. Нет, какую бы глупость она ни совершила, нарушив столь важное правило – даме не возможно отправляться куда-либо без компаньонки – она все же оставалась княжной. Эта мысль заставила ее бросить плащ и расправить плечи. Да, она была княжной Эймара. И потребуется нечто большее, нежели лейтенант стражи, чтобы заставить ее утратить самообладание. Она с гордо поднятой головой проследует за ним хотя бы в адское пекло и с подобающим ее имени достоинством примет любое наказание. Может быть, ей запретят появляться на празднике принцессы. Может быть, оно будет к лучшему?
А потом она увидела человека, привязанного к столбу.
- Нет… - Элизабет споткнулась, хватаясь за ближайшего стражника, чтобы не упасть. Ее горло сдавило от слез, которые не появлялись на ее глазах с самого детства. Широко раскрытыми от ужаса глазами она взирала на лохмотья, оставшиеся от рубашки юноши. – Нет, нет…вы…нет, вы не можете… Вы…нет, нет!

Она ненавидела это. Как же ненавидела она обычаи двора, позволявшие наказывать за чужие проступки всех этих мальчиков для битья, стражников, выполняющих несправедливые приказы, тех, кто таковые приказы дает.  Императорский двор как нескончаемая карусель правил и противодействий, а сетовать на несправедливость попросту некому. Ведь эти уклады жили во дворе задолго до рождения непоседливой княжны, и, возможно, проживут много дольше ее потомков. Почему же так сложно было принять их самой Элизабет?
Ее натура требовала большего, находясь в вечном соревновании с братом. Там, где его дорога оказывалась свободной и даже достойной поощрения, она натыкалась на преграды. Так не положено, этого делать нельзя, а вот это совершенно недопустимо. Никто и ухом не повел бы, если бы Генриха обнаружили в конюшне этим утром. Или не нашли бы в покоях. Решили бы, что наследник Эймара улизнул в очередной бордель…
Эймарская княжна, возможно, была взбалмошной и своенравной, не привыкшей задумываться о последствиях своих поступков, но дурой она никогда не была. И прекрасно понимала, что только она одна виновата во всем. Так же, как понимала, что не в ее силах изменить или прекратить происходящее. Как бы ни пылало ее сердце от несправедливости – это, к сожалению, волновало только ее саму.
Да, потом она бросится в ноги отцу и будет умолять его забрать Эйдана в Эймар, приставить его к конюшням, лишь бы загладить свою вину. Наверное, отец не сможет отказать ей в такой просьбе, но сейчас… сейчас она могла лишь стоять, замерев, посреди двора, зажатая между стражниками. И смотреть.
Плеть пронзительно свистнула в воздухе и Элизабет вскрикнула вместе с Эйданом. На спине юноши расцвела розовая полоса, как вздувшийся рубец на смуглой коже.
А потом еще одна. И еще.
Когда она впервые попросила Эйдана оседлать для нее Ворона – только для того, чтобы совершить небольшой круг во дворе, юноша только покачал головой. Этот зверь скинет вас в один миг, Ваша Светлость. Вам лучше подойдет спокойная кобылка, я могу оседлать двух, одну для вашей компаньонки. Конюший достаточно времени провел при императорских конюшнях, чтобы знать правила. Но княжна сумела склонить его на свою сторону. Ворон пугал ее попутчиц, потому что имел неприятную привычку лязгать зубами на покорных лошадок. Как дикий пес, но Элизабет это только забавляло. Правда, одна из служанок чуть было не вылетела из седла после подобного выкрутаса, так что стремление к поездкам в одиночестве не всегда было связано с желанием княжны идти наперекор всему. С Генрихом подобные прогулки превращались в настоящее соревнование – и никто ведь не корил его, что подбивая сестру на бешеные скачки, он добьется только того, что однажды она сломает себе шею. Правда, надо отдать должное Генриху, он умудрялся подстрекать ее к дикому галопу только в отсутствие чужих взглядов.
Эйдан наконец-то склонился перед ее напором, она же обещала ему, что никто и ничего не пронюхает.
Она дала обещание, которого не смогла сдержать.
В какой-то момент ноги княжны подкосились и она обмякла в руках подхвативших ее стражников. Она больше не кричала, кажется, перестал кричать и конюх, расплачивающийся за ее неосмотрительность. Девушку била мелкая дрожь, но она не позволила себе отвести взгляда от изувеченной спины Эйдана. Сейчас она жалела обо всем, чем никогда не была. Покорной и вышколенной, с интересами, подобающими нежному цветку, а не живому человеку. Тогда ее давно отдали бы в мужья отпрыску знатного рода, как отдают сундук с драгоценностями, покупая за него преданность и поддержку.
- Хватит… - слабый голос будто бы принадлежал кому-то другому, а не Элизабет. Она дернулась, пытаясь вырвать руки из хватки стражников. Не для того, чтобы бежать на помощь Эйдану, для этого было слишком поздно. Просто она не хотела, чтобы к ней прикасались эти бездушные люди. – Прекратите, сейчас же! – Ее голос взвился к февральскому небу, звонко отдаваясь в замкнутом дворе.