Ветвистая молния вспорола ночное небо и тут же погасла. Заворочались в вышине тяжёлые, набухшие дождём тучи и медленно поползли на Асгард. В поздний час на улицах прохожих и проезжих было совсем немного. Все, кто оставался, спешили в укрытие. По всем признакам гроза должна была разразиться нешуточная.
Штефан домой не торопился. Разговор с Эдвином фон Вальденом растянулся часа на три: успели и дела обсудить, и обстановку в княжестве, и Бьянку… и ещё много всего по мелочи, чего княгине бы слышать не стоило. Новоявленные родственники пропустили, как водится, по стаканчику вина, потом по ещё одному – и сами не заметили, как опустошили целый кувшин. Штефан пьянел медленно, однако перспектива уснуть под столом у бургомистра ему не очень понравилась. Поэтому он решил выехать в сторону дома, но ехать медленно, чтобы хмель немного выветрился. Ему не хотелось огорчать Бьянку нетрезвым видом. Княгиня была женщина темпераментная, воспитание маленького сына её утомляло, так что вечерами дама бывала не в духе. Штефану грозило не просто оказаться «мопсом», но и кем-нибудь ещё похуже.

Князю было слишком весело, чтобы возможность попасть под дождь заставила его отменить прогулку. Вино у старшего брата Бьянки водилось отменное – уж в винах-то Штефан разбирался. Он плотнее закутался в плащ, пришпорил коня и направился в сторону родового замка. По пути князь умудрялся размышлять о судьбах вселенной, об ожерелье, которое хотел подарить жене к концу недели (и не подарить ли его чуть раньше) и даже о том, достаточно ли запасов сделал эделейский народ на зиму. Мысли перескакивали с одного наиважнейшего предмета на другой, так что Штефан совершенно перестал следить за дорогой. Вдруг конь остановился, нетерпеливо шевельнул ушами и перестал реагировать на какие-либо попытки сдвинуть его с места.
Хмельной правитель отвлёкся от своих дум, огляделся по сторонам и, сообразив, куда завела его упрямая животина, весело рассмеялся. Возле уютного особняка, окружённого розовым садом, он не останавливался уже довольно давно. Как-то не до борделей было женатому князю: и дел много, и Бьянка скучать не даёт. Но когда-то Штефан нередко оказывался в компании местных обитательниц, и конь запомнил дорогу.
- Нет, Серый, не сейчас, - улыбнулся фон Эдель и хотел было ехать дальше, как тут же калиточка в воротах отворилась и шустрый слуга подбежал принять поводья. Отступать было некуда.
- Давненько вы у нас не появлялись, - сказали Штефану. – Думали, уж и не заедете больше.
В этот самый момент князю следовало сказать, что он и сейчас заезжать не собирался. А остановился посреди улицы только для того, чтобы полюбоваться, скажем, фасадом. Но тут дождь зарядил в полную силу, на улице стало неуютно, а ещё не вполне трезвому князю вдруг особенно захотелось любви и понимания. Поэтому он изрёк что-то глубокомысленное вроде «Пожалуй, задержусь…»
И задержался.
Он не считал, что изменяет жене. В конце концов, ни одна из «девочек» местной маман и близко рядом с молодой княгиней не стояла. И Бьянку он не разлюбил, и уважать не перестал. Просто звёзды так сошлись. Знал бы Штефан, что потом будет, поехал бы себе дальше – хоть в дождь, хоть в грозу. Живей был бы. Но увы, даром предвидения природа его не наградила, и князь после секундного колебания шагнул в гостеприимно распахнутые двери борделя. Что было дальше, он помнил плохо. Но догадаться – нетрудно.

Домой загулявший глава семьи явился только под утро. Поднялся на крыльцо, втиснулся в двери и направился к лестнице наверх. И вот там-то и наткнулся на дражайшую супругу. Бьянка явно провела бессонную ночь: если бы Штефан был внимательнее, то приметил бы и бледность, и покрасневшие глаза, и лёгкий беспорядок в причёске. Но сейчас он хотел только одного – спать. И спешил к подушке так, что едва соизволил объяснить своё отсутствие.
- Прости, задержался в городе, - виновато улыбаясь, сообщил Штефан. – Сначала я был у твоего брата, а потом… гм. Задержался, да.
И направился вверх – в облаке непередаваемых цветочных ароматов, выдающих его с головой. Штефан нырнул в перины и забылся сном почти до самого вечера. Проснувшись, приказал подать воды для купания и чистую смену одежды, чтобы не позориться перед женой. Однако княгини Бьянки в замке не оказалось. Служанки, запинаясь и бледнея на глазах, сообщили, что дама после встречи супруга помрачнела ликом, забрала сына и уехала. Куда – не сказала.
Обычно тихий, Штефан помрачнел ликом не меньше жены и сказал таковы слова, какие лорды не говорят. Он был вовсе не дурак и быстро сообразил, что грядёт буря. И не просто грядёт - а прямо сейчас разворачивается над его головой.
- Седлайте коня! – закричал он, сбегая по лестнице вниз. – Скорее!
Он должен был успеть догнать Бьянку.
Он знал, что не успеет.

Князь не ждал тёплого приёма. Он был готов даже к встрече с разгневанным отцом: всё-таки перед Вилемом фон Вальденом Штефан тоже оказался виноват. Обещал заботиться о его дочери и не огорчать – и слова княжеского не сдержал. Что за нелёгкая понесла его в «весёлый дом», правитель Эделейса уже и сам не понимал. Он бы прекрасно обошёлся без продажной ласки, дома не хуже бы встретили. Но выбор-то уже сделан, оглобли поворачивать некуда – только вперёд идти.
Штефан вскинул голову, взглянул поверх голов слуг на окна особняка. Темным и пустым казалось гнездо фон Вальденов, покинутым. Что ж, ответ герцога был более чем понятен: гостя здесь не ждали. Более того, недвусмысленно намекали ему валить.
Штефан скривил губы – это должна была быть улыбка, но не получилось – произнёс задумчиво:
- Так, значит?  - и развернул коня. Как скоро распрямили спины встречавшие его слуги, он смотреть не стал. Его душила бессильная злость. Он князь, он на своей земле, но не мог ничего добиться от упрямых фон Вальденов! Потому что, мать их, они правы. Штефан сам всё испортил.

Всё дорогу до дома князь изводил себя упрёками. Рассуждал, что в итоге оказался не лучше Томаша, который ни одной окрестной юбки не пропускал. И папашу своего даже припомнил: Альберт частенько хаживал налево, а княгиня Гедвика терпела и царственно притворялась, что измен не замечает. Бьянка так себя вести не хотела – и именно поэтому Штефан зауважал её ещё больше. Но жена была далеко – не сколько из-за расстояния, сколько из-за мучившей её обиды  - и с каждой минутой становилась дальше. Домой князь вернулся совсем сумрачным, бросил поводья слугам и молча взбежал наверх, в опустевшую спальню.
В следующие два дня Штефан прошёл все круги страданий. Он то терзался чувством вины, то сам принимался обвинять Бьянку: «Как посмела сына забрать! Побрякушки свои пусть хоть ест, не жалко, но как могла умыкнуть княжича!».
Штефан стал резок и придирчив, Штефан даже бил посуду – и слуги испуганно шарахались от него, потому что такой характер владетель Эделейса ещё не показывал. Папенька его да, бывало, но молодой князь всегда выглядел на редкость уравновешенным. Теперь от его благодушия остались одни ошмётки.

Сначала он перестал спать. Князь лежал на холодных подушках и не мог согреться. Закрывал глаза и вспоминал Бьянку, представлял тепло её тела рядом и иногда почти чувствовал её запах. Но реальность неизменно оказывалась жестока. Штефан был один – по своей вине.
Следом за сном князя покинул и аппетит. Он спускался к трапезе, садился в одиночестве за бесконечный стол и задумчиво ковырял принесённое блюдо.
- Пересолено, - говорил он, даже не притронувшись.
- Но там вообще нет соли! – удивлялась кухарка, и тогда Штефан морщил нос:
- Значит, подгорело. Не чувствуешь?
За эти пару дней князь спал с лица, и круги у него под глазами появились такие, будто он неделю провёл в запое. Несколько раз такая мысль – напиться до беспамятства – действительно его посещала, но Штефан останавливался, думая: Бьянке бы это не понравилось.
«Бьянка! Бьянка! Снова эта Бьянка! Я так скоро с ума сойду».

Чтобы сохранить рассудок, фон Эдель снова приказал седлать коня. Снова отправился к фон Вальденам, не особенно надеясь на успех. Он просто знал, что должен ехать. Должен – и всё тут. Немало подстёгивала и гордость: «Я князь или кто? Хочу – значит еду».
На этот раз его встречали. Вилем по-прежнему отказывался видеться с зятем, зато леди Адела оказалась более милостива. Измученный Штефан приветствовал её поклоном, изящно смешивая учтивость и голодный обморок.
- Я знаю, - сказал он тускло. – Бьянка не вернётся, да?

Отредактировано Stefan von Edel (2015-10-26 23:26:49)

- Ты тянешь Снежинку за хвост, -  с мягким упрёком произнесла княгиня Гедвика, поднимая глаза от вышивания. - Осторожней.
- Да? – рассеянно переспросил Штефан и тут же вскочил, сбрасывая белую кошку с колен. – Чтоб тебя, зараза! Посмотри, она же мне всю руку разодрала до крови!
Усатая тень метнулась под стул Гедвики и замерла там, холодно поблёскивая глазами. Соизволив возлечь на княжеские колени, она не собиралась терпеть фамильярностей. Погладить за ухом было позволено, а вот за хвост хватать – нонсенс. Правитель Эделейса, который гладил усатую даму как попало, тут же впал в немилость.
Гедвика посмотрела сначала на свои юбки – Снежинка пряталась где-то там – потом на сына и грустно улыбнулась. В последнее время Штефан плохо понимал, что делает. Всё валилось у него из рук, а мысли были слишком далеко – со своенравной Бьянкой, которая так и не простила мужа.
- Она вернётся, - мягко сказала княгиня, поднимаясь и ласково поглаживая сына по взъерошенным волосам. – Она любит тебя. Наверняка ты прощён.
- Ну да, - буркнул князь сердито, стряхнул с колен белую шерсть и заторопился вниз. – Во всей семье фон Вальденов меня любит одна леди Адела. Да и то, наверное, потому что у меня прелестные пухлые щёчки.
Штефан комично надулся на несколько секунд, а потом снова посерьёзнел. Махнул рукой:
- Да кого я обманываю? Бьянка меня никогда не любила. Иначе уже давно бы вернулась.
- А ты-то сам?
- А я… - князь покачал головой и заторопился по делам. Вопрос так и повис в воздухе, потому что сам Штефан боялся на него отвечать.

Конечно, он любил жену и сейчас жалел, что поддался минутному искушению. Однако то, что сейчас творила Бьянка, не делало ей чести. Три раза правитель Эделейса приезжал к дверям её родителей, и три раза женщина отказывалась возвращаться. Штефан видел, что даже Вилем уже почти сменил гнев на милость. Только одна дама упорствовала.
Князь знал, что в четвёртый раз не поедет – это уже позорище какое-то, а не примирение. Гордость – и ещё какая! – у Штефана имелась, и теперь эта самая гордость вопияла о возмездии и запрещала ездить к строптивице на поклон. Фон Эдель почти поверил, что всё кончено. И тут, как гром средь ясного неба, явился посланник от родителей жены. Обиженная княгиня всё-таки решила вернуться под супружеский кров.

Как он ждал её! Штефан разом забыл про все обиды и с нетерпением выглядывал в окно, а то и выходил прогуляться во двор. Он уже решил: сделает вид, что ничего не случилось. Подаст руку, встретит, а потом они поговорят и всё решится мирно. План в теории выглядел прекрасно. На практике получилось совсем иначе.
Княгиня отвернулась от протянутой к ней руки, подозвала лакея и направилась мимо Штефана в замок. Если бы она захотела обернуться и посмотреть в лицо мужа, то ей бы, как минимум, стало не по себе. Князя перекосило от удивления и обиды, и он, как ни старался, не мог принять невозмутимый вид. Он был разъярён. Бьянка демонстративно отвергла его попытку помириться и решила дальше играть в оскорблённую гордость. Хочет войны – она её получит!

Штефан надулся, как мальчишка, у которого отобрали всех игрушечных солдатиков и молча проследовал за дамой в замок. Разошлись они по разным комнатам: Бьянка переехала в комнату сына, а правитель, клокоча от злости, вернулся в пустую спальню. Только там, присев на кровать, он вдруг понял, что рад. Несмотря на удивление, на обиду и злость, князь был рад самому тому факту, что Бьянка дома. Он так долго ждал её.
Желание повоевать вдруг показалось не таким уж и сильным. Больше всего Штефану хотелось вздремнуть: вся эта история нелегко ему далась. Теперь, когда жена переступила порог дома, он мог хотя бы ненадолго заснуть. Князь завалился набок, уткнулся носом в подушки и заснул  - вовсе не на час, как собирался, а на целых пять. Проснувшись, он привёл себя в порядок и сразу отправился в детскую. Бьянка была там, но Штефан с трудом её узнал. Она как-то потускнела, погасла и теперь просто лежала и смотрела в потолок.
- Смотри, что я тебе принёс, - князь поставил на столик большую банку с вареньем. Он всё ещё хотел решить дело малой кровью. – Ты же любишь варенье.
«И меня любишь, спешу напомнить. Так чего же ты творишь, умная твоя голова?!»
Он тщетно ждал хоть какой-то реакции на свои слова или – хотя бы – на угощение, но княгиня была как неживая. Она будто наказывала его молчанием, испытывала на прочность. Штефан в такие игры играть не хотел. Не выдержал:
- Знаешь, в детстве ты такой не была. Ты могла быть смешной, могла быть рассерженной, но никогда не боялась говорить о том, что тебе важно. Сейчас ты меня просто мучаешь. Ты стала жестокой, Бьянка, я не узнаю тебя.
Князю стало гадко от своих слов. Он понимал, что только расковырял начавшую заживать рану и туда прямо грязными пальцами влез. Теперь никакого ему прощения, хорошо если банка вслед не полетит.
Банка не полетела. Женщина даже не шевельнулась, и Штефан, отчаявшись услышать хоть слово, вышел. Он думал, что вернётся нескоро, но опять просчитался.

Князь не выдержал пытки молчанием. Не мог больше находиться вдали от жены. Разлука открыла ему глаза: все, что раньше казалось ему важным, без Бьянки теряло смысл.
Он вернулся в детскую вечером и нашёл жену там же, где и оставил несколько часов назад. Княгиня, всегда ухоженная и элегантная, теперь лежала растрёпанная, не переменив платье, и так же смотрела в потолок. Штефан понял, что дело плохо. Он стащил с себя сапоги, взял одеяло, лежавшее на крышке сундука, и лёг рядом с женой, укрыв их обоих. Князю стало теплее, но Бьянка странно задеревенела, словно его присутствие было ей неприятно. Показалось даже, что женщина его боится, но фон Эдель прогнал от себя эту мысль. «Вот это уже точно дикость какая-то. Невозможно!»
Он ушёл на рассвете, так и не дождавшись от жены ни единого слова. Штефан укутал Бьянку потеплее, заботливо подоткнул одеяло и коснулся губами её виска.
- Я люблю тебя, - сказал он тихо и вышел.
Ему было больно.

Штефан не знал, сколько ещё выдержит. Он не хотел терять Бьянку, но до неё было не достучаться. Княгиня ушла в какой-то выдуманный мир и будто не слышала ни одного обращённого к ней слова. Иногда фон Эделю хотелось махнуть рукой и сказать: «Уходи». Но он знал, что после этого уже никогда не сможет жить как прежде. Родовое гнездо без Бьянки, без её смеха, было пустынным и серым. Не радовала музыка, стихи казались тоскливым бредом, даже вино не помогало забыться. Штефан представлял, что так будет всегда – и у него сами собой сжимались кулаки. Нет, так жить он не хотел. Поэтому он раз за разом обнаруживал себя у двери жены, снова стучался и просил позволения войти. Бьянка встречала его молчанием.

Однажды вечером княжеская чаша терпения – и без того неглубокая – окончательно переполнилась. Сначала Штефан пробовал что-то объяснить, просил выслушать, но гордая княгиня даже не повернула головы. И тогда он вспылил. В голове разом появилась сотня колких, резких слов, которые могли бы её расшевелить. Вот только после этой гневной отповеди всё, точно конец.
- Да ты посмотри на себя! – завёлся Штефан. – Тебе же просто нравится смотреть, как я прихожу каждый вечер и что-то втолковываю. Тебе плевать, что мне плохо, что я хочу всё исправить. Я князь, а ты меня заставляешь бегать как… - он запнулся и тут же продолжил, постепенно набирая обороты - … как лакея какого-то! Очнись наконец. Я не буду бегать вечно и выпрашивать у тебя прощение! Однажды мне просто надоест, и этот срок гораздо ближе, чем ты думаешь.
Тут бы князю остановиться, но Штефан всё-таки был сыном Альберта. А норов у бывшего правителя был ой как крут.
- Ты жестокая и избалованная, - припечатал напоследок любящий муж. – Тебе нравится издеваться надо мной!
И тут впервые – о чудо! – Бьянка повернулась к нему.  Пламенная речь не оставила её равнодушной, и княгиня в ответ выдала такое, отчего Штефан застыл на месте. Она всё говорила и говорила, а фон Эдель только и мог, что изредка моргать. Медленно. Вся его гневная тирада по сравнению с монологом супруги не стоила и выеденного яйца.

Как великолепна была разъярённая княгиня! Бьянка гремела. Бьянка грохотала. Бьянка клеймила и обличала. Штефан поверил, что Судный День уже близок и что вот сейчас под ним раскроется земля и приберёт грешника. Князь даже не подозревал, что за ним водится столько страшных грехов и сейчас просто молча… обтекал.

Когда Бьянка выдохлась, фон Эдель уже не мог злиться. И когда она повернулась к нему с вопросом, он помедлил пару мгновений, а потом запрокинул голову и захохотал. Ситуация была такой бестолковой и абсурдной, что оставалось только над ней посмеяться – что Штефан с удовольствием и сделал. Пока жена говорила, он кое-что для себя понял. Во-первых, она – дама, а значит, имеет право на свои причуды. Во-вторых, причуды у неё такие, что хватит на две дюжины нормальных, самых обыкновенных княгинь. В-третьих, он всё-таки её любил. Очень.
Удара, которого она ждала, не было. Штефан, рискуя жизнью, обнял Бьянку за талию – пока не успела опомниться, подтащил её к большому креслу и сел вместе с ней. Княгиня предсказуемо заклокотала, но фон Эдель был слишком коварен.
- Конечно, ты права, - вот первое, что он сказал, когда супруга смогла его слушать. – Я   - безответственный прохвост. И гад тоже. Но без тебя здесь всё не так, понимаешь? Столько всего можно было придумать, чтобы отвлечься, а я думал о тебе каждую секунду. И надеялся, что ты вернёшься.

Это было самое-самое начало длинной речи. Штефан импровизировал, и получалось у него хорошо: наверное, потому, что он впервые за долгое время не подбирал слова покрасивее, а просто говорил, что думал. Бьянка услышала, какая она замечательная, какая добрая, какая умная и что вообще краше на всём белом свете нет. И как без неё было плохо, и как её ждали. И как же он рад, что она вернулась, пусть даже и рассерженная.
- Ну убей меня, только не злись, - устало сказал князь, аккуратно наматывая на палец золотистый локон. – Всё равно мне без тебя никак.
Он обнимал жену за плечи – сначала, чтобы не вырвалась и не заехала ему в нос, а после потому, что её было очень уютно обнимать. Штефан дал себе зарок, что в ближайшее время - никаких там розовых садов. Пока точно никаких, а потом... время покажет. Князь уже понял, что больше попадаться нельзя - иначе всё, финита.
- Ну вот как ты могла, а? - спросил он с шутливым упрёком. Буря миновала, и можно было дышать спокойно. - Что такое вообще у тебя в голове? Клубок ниток? Помилуй, душа моя, да ты даже вязать не умеешь!

Отредактировано Stefan von Edel (2015-10-29 22:32:04)

Штефан предсказуемо проснулся позже. Он вообще любил поспать, однако за две недели у него не выдалось ни одной спокойной ночи. То кошмары, то бессонные часы, полные не самых приятных воспоминаний: всё чудились закрытые двери дома фон Вальденов и надменное лицо княгини, не собиравшейся прощать. Сейчас ссора была наконец закрыта – её участники устали, выдохлись и подняли белые флаги. Штефан, по крайней мере, на продолжение не подписывался. Эта размолвка многое для него прояснила. Путём страданий и недоеданий судьба довела князя до мысли, что только до Бьянки ему, в общем-то, и есть дело. Можно обращать внимание на женскую красоту, восхищаться платонически – а порой и не очень – но вот дочь Вилема никто не заменит и не затмит. С этой мыслью Штефан заснул, с ней же и проснулся.

Тонкая золотая шпилька упиралась ему в щёку, едва не царапая, но князь не спешил признаваться, что уже проснулся. За фон Эделями закрепилась репутация хитрецов, и теперь коварство Штефана состояло в том, чтобы наблюдать. Бьянка могла бы, конечно, сделать вид, что не было никакой ссоры и это пробуждение – самое обычное. Но князь слишком хорошо знал, на что способна его жена. Это значило, что она непременно выкинет что-то эдакое. Штефан затаился и стал ждать.
Минут пятнадцать ничего не происходило. Бьянка нежилась под одеялом, прижималась к тёплому боку и ровным счётом ничего не предпринимала. Князь начал скучать, ожидаемый спектакль проваливался в первом же действии. Бьянка, видите ли, думала. Куда как увлекательное занятие! А ведь она могла бы точить шпильку и коварно нанизывать на неё неверного мужа. Но нет.

У Штефана страшно зачесалось левое плечо. Растрепавшиеся локоны Бьянки щекотали немилосердно, но князь не смел пошевелиться. Он всё ещё не терял надежды на представление. Но тут его рассекретили. Бьянка рисовала линии на его лице, а он улыбался, вспоминая её прикосновения. Маловато после такой долгой разлуки – шутка ли, целых две недели нос друг от друга воротили! Штефан притянул свою княгиню ближе, отвечая на поцелуй. Ему было нужно очень, очень убедительное доказательство, что его ещё любят. И Бьянка не подвела.
Некоторое, весьма нескорое, время спустя к нему вернулась способность мыслить, а сбившееся дыхание вернулось в норму. И первым, что сказал Штефан, было страдальческое:
- Опять?!..
Похоже, достойная дочь фон Вальденов опять собралась заняться самокопанием – на сей раз, это было копание, призванное раскрыть все тайны загадочной женской души. Бьянка искала у себя признаки сумасшествия. И князь решил прекратить это раз и навсегда.
- Душа моя, - сказал он с неподдельной тревогой, - когда тебе в следующий раз придёт на ум такая чудовищно умная идея, давай будем думать над ней вместе. И скорбеть сообща. Нет у тебя никакой болезни ума. Просто ты иногда слишком… - ситуация была опасная, и Штефан долго подбирал слово… -  слишком дама. Ничего удивительного, что ты немного преувеличила. Главное, что всё уже позади.
Последнее слово он недвусмысленно выделил. Фантазия у княгини была что надо. Если бы она решила, что у неё кукундер съезжает, то вскоре воображаемые признаки болезни превратились бы в настоящие. Такого эффективного мыслевоплощения Штефан не хотел, потому что тогда сам бы сошёл с ума.
- Всё хорошо, - сказал он самым убедительным своим тоном, наклонился, поцеловал жену. И скомандовал: - А сейчас пора ужинать!

Из всего, чем можно было бы закусить, в княжеской спальне имелся только горшочек с малиновым вареньем. Тот самый, который обиженная дама гордо отвергла несколько дней назад. Штефан отнёс его к себе, но к угощению так и не притронулся. Сама мысль поедать варенье в одиночестве, нарушая годами сложившийся ритуал, казалась бредовой. Теперь Бьянка наконец была рядом – и, как по заказу, изрядно проголодавшаяся.
«Может, курочки на кухне попросить?» - подумал практичный Штефан, но, взглянув на жену, сострадательно поделился тем, что было.
Угощение было очень липким и очень сладким. Фон Эдели едва не выдёргивали друг у друга горшочек и зачёрпывали варенье горстями. А потом Штефан случайно подтолкнул княгиню локтем, и Бьянка вывалила добрую половину «ужина» на себя. Повисла неловкая пауза, а потом князь сглотнул и сообщил:
- Тут же всё испачкано. Тут же всё, просто всё в варенье. Ты же понимаешь, что это надо убрать?

Всем было известно, что Штефан очень любит порядок. Письменные принадлежности в его кабинете были аккуратно сложены, а в комнатах отродясь не водилось пыли. Однако выражение княжеского лица плохо соотносилось с любовью к порядку. А вот к одной неодетой даме, заляпанной вареньем по самые уши, - вполне.
Штефан опрокинул жену на спину. Позабытый горшочек, сбитый прицельным пинком, покатился по полу. Князь наклонился, губами собирая с кожи Бьянки остатки варенья. По всем канонам жанра тут бы думать, как он скучал по ней, как он её любит, но в Штефанской голове было гулко и пусто. Были у него женщины красивее, чем княгиня, были более искусные в любви – но такой близкой, по-настоящему близкой, не было. Да и не будет уже.

Потом они сидели посреди разворошённой постели, испачканной живописными малиновыми пятнами, и были вполне довольны собой. Есть, однако, хотелось зверски. В сто раз больше, чем раньше. И Штефан, как глава семейства и первый добытчик, взял на себя обязанности прокорма. Он замотался в простыню и, шлёпая босыми ногами по полу, горделиво выплыл в коридор. Через полминуты Бьянка, оставшаяся в спальне, услышала металлический грохот: первая же служанка, столкнувшаяся в коридоре с правителем, тут же выронила всё, что держала в руках.
Голодный Штефан был добр пуще обычного. Он не только помог собрать на поднос начищенное серебро, но и доходчиво объяснил, каких яств княжеская чета желает отведать в самое ближайшее время.
- Курочки, - заказал он напоследок. – Непременно, чтобы была курятина. И ванну приготовьте!
Последнее пришлось выкрикивать в спину: служанка улепётывала от заляпанного вареньем правителя со всех ног. Штефан вернулся в комнату и прикрыл за собой дверь.
– Дело сделано, - сообщил он, - скоро будет ужин. Может, накинешь что-нибудь? Я придумал тебе отличное платье. Из подручных средств. Ну-ка, поднимись, я замотаю…
И Штефан как человек слова замотал.

Когда слуги гуськом вошли в комнату, принеся с собой накрытые крышками блюда и кувшины с горячей водой, взору их открылась дивная картина. В креслах по обе стороны от приземистого столика на львиных лапах расположились князь и княгиня, с головы до пят укутанные в одеяния, названия которым ещё не придумали. Белые, с подозрительными алыми потёками, хламиды красивыми драпировками очень шли к их бледным, перепачканным вареньем лицам.
- Оставьте это здесь, - велел Штефан, и ужин оставили на столе. Ванна тоже вскоре была готова, и супругов снова – слишком поспешно – оставили одних.
- Ванну или поесть? – князь озадаченно взглянул на Бьянку. – И то, и другое мне хочется прямо сейчас. Давай-ка возьмём еду с собой.
Он приоткрыл крышку с ближайшего блюда, цапнул оттуда куриную ногу и для наглядности ей помахал. Ужин был слишком близко, но Штефана царапала какая-то мысль. Он всё не мог вспомнить и только через пару минут произнёс:
- Подожди, душа моя. Ты тут говорила, что придушила бы меня подушкой. Ты это что, всерьёз?..

Отредактировано Stefan von Edel (2015-11-01 23:45:03)

Шаткий мир установился в семье фон Эделей. Шаткий потому, что Штефан всё ещё напряжённо ждал подвоха. Он поверил, что ссоры больше не будет и драгоценная вторая половина не наденет ему на голову горшок – ни тот, что с вареньем, ни ночной. Подвох мог заключаться только в той невинной фразе, оброненной княгиней будто невзначай. В той самой, в которой Бьянка предположила, что сходит с ума. Фраза Штефану не понравилась, формулировка не устроила ещё больше, поэтому правитель на всякий случай был начеку.
Но всё равно едва не пронёс ложку мимо рта, когда Бьянка изъявила желание посетить церковь. Сам Штефан тоже не был набожным: не отбивал поклоны у алтаря, и даже имя Всеединого всуе не поминал. Его вполне устраивала та тихая светская атмосфера, которая царила в доме. И тут вот тебе.
Надо отдать должное фон Эделю, он не растерялся. И даже с убежавшей ложкой справился играючи: чуть скосил глаза, притворившись, что рассматривает какие-то подозрительные крупинки в каше. Потом вернул ложку обратно в тарелку и взглянул на жену. Перечить княгине, разумеется, никто и не думал.
- Конечно, съезди, - понимающе кивнул Штефан. – Почему бы тебе не отправиться в церковь святого Карла? Как-никак покровитель семьи, уж если кто и поможет, то только он. Ну и народу туда ходит много, - добавил он, намекая, что уж наряд-то смогут оценить и обзавидовать со всех сторон очень многие.
И это было всё, что он сказал об этой ужасной проблеме. В голове фон Эделя уже созрел план, который надо было провернуть быстро и незаметно. И желательно прямо в этот день – вдруг Бьянка передумает и отправится посещать святого Карла уже к вечерне?

Остаток трапезы прошёл на удивление мирно. Штефан сосредоточенно поглощал свою кашу, потом отставил тарелку в сторону и сообщил, что лучше бы ему полежать: голова тяжёлая, и, вдобавок, что-то клонит в сон. На случай, если любящая супруга решит посидеть с болящим, князь и правда прилёг вздремнуть на часок-другой. А потом сел на кровати, переоделся в простую тёмную одежду и незамеченным уехал из замка.
Отправился хитрый Штефан не куда-нибудь, а прямиком в Асгард – в ту самую, уже не единожды упомянутую церковь покровителя семьи. Разыскал священника, внушающего, по его мнению, наибольшее доверие: пожилого, но ещё крепкого, с густыми седыми волосами и внимательным взглядом. Служителя Всеединого безыскусный маскарад ничуть не обманул: он сразу понял, кто перед ним, и почтительно приветствовал Штефана. За почтительностью князь уловил безмолвный вопрос: а что, собственно, понадобилось правителю в то время, когда ему от церкви обычно ничего не нужно? Уж не собрался ли он каяться?
Несмотря на то, что вслух священник ни о чём не спрашивал, Штефан тут же пояснил, что каяться собирается вовсе не он, а его дорогая супруга, которая в последнее время очень сомневается в себе.
- Уж вы её наставьте на путь истинный! - с воодушевлением попросил фон Эдель, для наглядности потрясая в воздухе кулаком. - Чтобы как следует благодати преисполнилась. Чтобы прямо надолго хватило!
Священник прищурился, но лишних вопросов задавать не стал. Наставить? Это всегда пожалуйста. Вдруг да князь сам решит покаяться, пример с жены возьмёт?
Но фон Эдель видимых признаков раскаяния не демонстрировал. Убедившись, что его правильно поняли, князь уехал - и на его лице читалось видимое облегчение. Домой он вернулся как раз вовремя, чтобы переодеться, упасть поперёк кровати и изобразить изнемогающего от мигрени.

В следующие два дня князю стало заметно лучше: коварная мигрень отступила, но случилась новая напасть. У него внезапно заныли все кости.
- К перемене погоды, - сообщил Штефан, которому действительно было нехорошо, но всё же не настолько, чтобы отказываться от поездки в церковь святого Карла.  - Придётся тебе, наверное, ехать без меня... А я тут пока посплю, хорошо?
Когда Бьянка удалилась, шелестя новым платьем, Штефан приподнялся на локте и долго смотрел ей вслед. Загадочная улыбка появилась на его лице - и ещё долго не исчезала. Он почему-то был уверен, что священник не подведёт.
И не ошибся. Когда закончилась служба, служитель Всеединого сам подошёл к княгине и сообщил уверенно, но без излишней дерзости:
- Я вижу, что вас что-то гнетёт, дитя моё, - убелённый сединами, он мог себе позволить такое обращение даже к столь высокопоставленной особе. - Могу ли я чем-то помочь вам?

Отредактировано Stefan von Edel (2015-11-17 21:49:18)