Фенринг молчал. Выли подстреленные Эрикой гвардейцы. Дракон хрипел. С биологической точки зрения между людьми и нелюдями пролегала самая настоящая, полная клыков, когтей и чешуи пропасть — в этом церковники были совершенно правы; но стоило копнуть глубже и бурным потоком, точь-в-точь как дерьмо с весенним паводком, наружу рвалась глубинная, фундаментальная истина. По иронии с церковным учением не имеющая ничего общего. Фенрингу повезло, нырнуть в бушующий водоворот социальной драмы с элементами культурной дисгармонии, ему пришлось еще в детстве. Еще с детства Фенринг понял: каким бы широким шагом не разбрелись по разным углам эволюционные пути развития людей и нелюдей, в вопросах трактовки первопричины собственного существования что люди, что нелюди демонстрировали поразительное единодушие и прямо-таки уму непостижимое понимание божьего замысла, так сказать, основы основ: всякое существо рождено, чтобы жить, есть, пить и плодить себе подобное. Не оставляли простора для фантазии и средства достижения желаемого, без оглядки на клыки, чешую и когти абсолютно универсальные для всех. Убийства, снова убийства, предательства. Фенринг вздохнул. О таком не говорили на проповеди, о таком не говорили вообще: первое, о чем беспокоилось существо полуразумное, готовясь вот-вот эволюционировать в существо платежеспособное — раз и навсегда покончить с совестью. Потому как совесть есть единственное препятствие на пути обретения блага — и личного, и общественного, и во всем многообразии коллективных форм. Ульрик фон Альрек хотел выжить. Выжить хотели гвардейцы, похоже, совсем не понимая истинной цели своего пребывания здесь. Фенринг догадывался. Расходный материал. Возможно, те, кто точил зуб на Альрика, а, быть может, и на Фенринга, вовсе не жаждали «изъять» дракона из «местов проживания», возможно, их план был гораздо проще и вместе с тем гораздо затейливее — оставить пару трупов в гвардейской форме в драконьем логове. Донельзя печальное обстоятельство, просто-таки обязанное оставить самый что ни есть распаскудный отпечаток как на репутации Альрика, так и на репутациях тех, кто был замечен в любого рода с ним отношениях. В том, что никакими гвардейцами гвардейцы не были Фенринг не сомневался. В частности потому, что арест лица, превосходящего рангом сапожника, не может производиться в отсутствии представителя Департамента или хотя бы имперского следователя.
Фенринг стиснул зубы. Одного гвардейца прикончила Мэйв, еще один валялся на полу без признаков ясности сознания усилиями Эрики. Подняв с пола символ эротико-симбиотических связей государства и общественности, Фенринг вырубил третьего.
— Ну и сука же ты, Ульрик, — честно признался Граф. Дракон хрипел. — Пойдешь со мной, как миленький пойдешь.
— Ты ничего не понимаешь, — через силу прохрипел Ульрик фон Альрек.
— Верно, не понимаю, — согласился Фенринг Сверре фон Ранцау по прозвищу Граф, растирая перчаткой кровь на виске. — По счастью, это мы исправим. Будешь глупить?
Дракон хрипел.
— Будешь, определенно будешь. А теперь идем вниз.
На сей раз с глупостями дракон решил повременить и, когда воздушное кольцо на шее позволило дышать ровнее, под чутким присмотром Графа направился к двери. Фенринг шел первым. Лестница, мрачная и тесная, оказалась пуста.
— Нужно будет позаботиться о гвардейцах, — Фенринг обернулся к Мэйв. — Желательно так, чтобы их никогда не нашли.
В отличие от лестницы, гостиный зал пустым не был. В гостином зале обнаружились трое: два дополнительных гвардейца и человек в тяжелом черном плаще, капюшон которого не позволял разглядеть лицо. От человека в черном разило магией.
— Добрый день, — приветствовал всех человек в черном, отвлекаясь от созерцания башки виверны и задницы кабана. — Надеюсь, с насилием на сегодня покончено, ибо я в продолжении оного не заинтересован ни в коей мере. Собственно, как и эти двое господ, оказавшихся куда более рассудительными, нежели их, надо полагать, безвременно почившие соратники. Господа, вы собираетесь атаковать? — спросил у гвардейцев черный, на что гвардейцы утвердительно, то есть отрицательно мотнули головами.
Дракон хрипел. Фенринг молчал.
— Я хотел вас кое о чем предупредить, мэтр Сверре, — продолжал черный. — Вы даже не представляете, в какие судьбоносные времена вам выпало занять должность канцлера. Или, что хуже, представляете. Представляете, мэтр Сверре?
— Природа наградила меня весьма примитивной фантазией, — отозвался Фенринг Сверре фон Ранцау по прозвищу Граф, — и эта примитивность фантазии настойчиво рекомендует мне сосредоточиться на безопасности моих спутников, вероятно в ущерб познавательному диалогу о судьбоносности времен и соответствии занимаемой должности. Либо предупреждайте, либо позвольте откланяться.
— Всенепременно позволю, — будто бы усмехнулся человек в черном. Магией разило нестерпимо. — Но сперва должен довести до вашего сведения, мэтр Сверре, помимо Аквилеи, о которой вам наверняка успел рассказать ваш замечательный друг, не забывайте о западных соседях.
— Ни в коем случае.
— Расследование, которое вы затеяли, Граф, чревато международным скандалом.
— Бывало наоборот?
Человек в черном, казалось, по-прежнему улыбался.
— Сдается мне, нет.
— Тогда, при всем уважении, ваши чаяния устарели этак веков шесть назад.
— Не спорю, — согласился черный. — Так вот, за пренеприятнейшим инцидентом в Башне, равно как за сегодняшним нападением на вашего друга стоит целый... международный конгломерат. И в следующий раз этот конгломерат будет действовать куда эффективнее. А теперь можете быть свободны. Хотите задать мне вопрос, мэтр Сверре?
— Возможно в другой раз, — ответил Сверре, чувствуя, как блокировка исчезает и он вновь может активировать портал: — А, может быть, и нет.
Человек в черном вновь обернулся к виверне, явно собираясь сказать что-то. Но не сказал.